Улыбка Афродиты
Шрифт:
Хассель приказал немедленно построить отделение солдат. Прибыв в Кафарон, солдаты рассредоточились вокруг монастыря, а Хассель проехал через главные ворота. Кроме Меткаса там был еще один юноша – сторожевой, но он заснул, и их обоих взяли в плен без единого выстрела. В Вафи их поместили в тот же подвал, где уже находился хозяин таверны.
Это оказалось ошибкой. Ночью Меткас голыми руками забил хозяина таверны до смерти.
«Антуанетта» уже стояла на якоре в маленьком порту Фрикес, когда туда прибыли транспорт и солдаты капитана Хасселя. Сам капитан явился к штандартенфюреру Бергену. Его временный штаб на время эвакуации расположился в обычном доме. Когда Хассель дошел в своем докладе до роли Юлии Заннас, помешавшей плану партизан убить его, он особо подчеркнул, что, если бы не она, его наверняка уничтожили бы.
Берген посмотрел на него с холодным презрением:
– Капитан, а вам не приходило в голову, что без участия этой девушки вас было бы не так легко заманить в ловушку?
– Согласен, штандартенфюрер, – послушно ответил Хассель, вытянувшись по стойке «смирно». – Однако, если мне будет позволено…
– Молчать! – Поджав тонкие губы, Берген поднялся и обошел вокруг стола. – У меня нет ни малейшего желания выслушивать ваши жалкие объяснения. Можете быть уверены, капитан, что, как только мы прибудем в Патрас, за ваши действия на вас будет наложено дисциплинарное взыскание. Где сейчас находится Меткас?
– Под охраной, в соседнем доме, штандартенфюрер.
– Доставьте его и второго арестованного на корабль. А девушка? Полагаю, вы привезли ее с собой?
Нерешительно помолчав, Хассель все-таки ответил:
– Так точно, штандартенфюрер.
– Надеюсь, вы не вообразили, будто мы возьмем ее с собой, когда будем уходить?
– С вашего разрешения, штандартенфюрер. Ее нельзя оставлять здесь после того, что она сделала. Я почтительно прошу, чтобы ее переправили на материк.
– Я отказываю вам в вашей просьбе, – злорадно ухмыльнулся Берген. – Неужели вы думаете, что меня волнует будущее вашей крестьянской шлюхи? Она должна быть счастлива уже потому, что я не приказал расстрелять ее. А со своими соотечественниками пусть разбирается сама. Я абсолютно уверен, что они поступят с ней так, как следует. А сейчас немедленно займитесь подготовкой к эвакуации.
Хассель понял, что теперь у него нет выбора. Если он будет продолжать просить за Юлию, то ее попросту могут расстрелять.
Пока шла подготовка к эвакуации, Берген готовился по-своему. Покинув здание штаба, он подозвал проходившего мимо солдата. Шмидт нервно вскинул руку в приветствии. Берген приказал ему взять грузовик и полдюжины солдат. Когда Шмидт вернулся с солдатами в кузове, штандартенфюрер сел в кабину и приказал ехать в деревню Ставрос.
По дороге Берген внимательно смотрел по сторонам, опасаясь засады, а Шмидт время от времени украдкой заглядывал в листок бумаги, который тот держал в руке. Берген не пытался прикрыть написанное: надпись была на греческом языке, хотя и не на таком примитивном, которым владел Шмидт. Тем не менее солдату удалось достаточно разобрать, чтобы понять, что перед ним стихи. В них говорилось о горах и двух морях и о чем-то еще, чего Шмидт не мог понять, не обнаружив при этом свою заинтересованность.
Следуя указаниям Бергена, он вел машину по бугристой дороге прямо к церкви на невысоком холме, где они и остановились. Берген вышел из машины и вынул пистолет.
– Ждите меня здесь! – приказал он и скрылся за поворотом.
Солдаты ждали его два часа. Они начали нервно решать между собой, что им делать дальше, когда наконец вернулся Берген, весь в поту и в пыли, но удивительно довольный. Он молча забрался в кабину грузовика и приказал Шмидту ехать обратно во Фрикес.
Ко времени возвращения Бергена уже стемнело. К отплытию почти все было готово. Хассель с тяжелым сердцем пытался объясниться с Юлией, но она недоуменно смотрела на него, а потом приложила палец к его губам, давая ему понять, что не надо слов. Она просто прижалась к нему, и он долго держал ее в объятиях. Со стороны деревни донеслось несколько взрывов: это уничтожали оборудование, которое невозможно было вывезти с собой. Охватившее грузовики пламя взвилось высоко в небо, а вонь от горевшей резины и горючего тяжело повисла в воздухе.
У пристани с последней шлюпкой Хасселя ждал Шмидт.
– Переведи ей, – обратился к нему Хассель. Повернувшись к Юлии, он взял ее лицо в свои руки и сказал, что любит ее и что сожалеет обо всем случившемся, и что если он переживет войну, то вернется и разыщет ее. Но, даже произнося эти слова, он знал, что лжет, однако у него не хватало сил признаться в этом себе.
Пытаясь не выказать удивления, Шмидт постарался перевести все как можно точнее. Как и остальные солдаты, служившие под командованием Хасселя, он испытывал глубокое уважение к своему командиру. Шмидту, да и другим солдатам капитан Хассель казался намного старше их самих. Он по-своему заботился о них, как, впрочем, и о жителях Итаки.
У Юлии в глазах заблестели слезы.
– Скажи ей, что здесь есть рыбак, который отвезет ее на Кефалонию, – продолжал Хассель. Он уже заплатил этому рыбаку из Фрикеса, которого больше интересовали деньги Хасселя, чем то, что могла натворить какая-то неизвестная деревенская девчонка.
Шмидт перевел, и Юлия кивнула, что поняла.
– Пусть пообещает, что уедет туда, – сказал Хассель.
Юлия снова кивнула.
Больше ему нечего было сказать. Он обнял Юлию в последний раз и шагнул в шлюпку, которая тут же отчалила. Хассель стоял на носу, глядя, как уменьшается хрупкая фигурка девушки, покинутой и беззащитной. От чувства, что они никогда больше не встретятся, ему было невыносимо больно, словно в сердце воткнули кинжал. Он изо всех сил молился, чтобы Юлия обязательно выжила, как бы ни сложилась его дальнейшая судьба.
Через несколько минут шлюпка подошла к борту «Антуанетты», но не успел Хассель подняться на корабль, как откуда-то со скал над портом донесся орудийный залп. Он увидел вспышку и рев пламени, тугая волна горячего воздуха сбила его с ног и швырнула на палубу. По ним стреляли.
Подбитая «Антуанетта» проковыляла в темный удаленный залив на юге Итаки. Стояла безлунная ночь, ветер вздымал белые гребни волн. В открытом море корабль болтало, и он сильно накренился, зачерпнув воды. Пожар удалось потушить, но повреждения были серьезными. Почти три четверти команды и солдат на борту убило во время обстрела. Из тех, кто остался в живых, многие были тяжело ранены. Один снаряд пробил верхнюю палубу и неразорвавшимся застрял в массе скрученного металла возле машинного отделения.
Как только «Антуанетта» оказалась в относительно безопасном заливе, Берген приказал Шмидту и другим солдатам спуститься в трюм. Среди картин и церковной утвари, вывезенной по приказу Бергена из монастыря Кафарон, стояло несколько заколоченных гвоздями деревянных ящиков.
– Вынесите их на палубу! – приказал Берген. – И поосторожнее!
Он лично наблюдал за подъемом ящиков, а когда молодой солдат не удержал и уронил один из них, Берген пришел в ярость:
– Идиот! Я же сказал – осторожнее!
Крышка отскочила, и часть содержимого ящика вывалилась на палубу. Под пристальным наблюдением Бергена Шмидт помог уложить все обратно, осторожно прикрывая изделия соломой. Он не знал, откуда взялось содержимое этих ящиков – маленькие глиняные кувшинчики и вазочки, украшенные крошечными детальными узорами. Когда крышку снова прибили на место, Берген повернулся к солдату, уронившему ящик.
– Если ты еще раз проявишь подобную неосторожность, я пристрелю тебя. И это касается любого! – рявкнул он и обвел солдат холодным фанатичным взглядом. – А теперь шевелитесь!