Улыбка Авгура
Шрифт:
– Павлик что, сбрендил?
– задохнулась я от возмущения, позабыв, что недавно сама еле удержалась от правды-матки.
– Похоже. Он потерял над собой контроль и много чего наговорил. Маме сказал, что она актриса из погорелого театра, Максу - что он импотент и тряпка, мне - что я замороженная скумбрия. А о тебе...
– кузина осеклась на полуслове. В горле у нее что-то булькнуло, а в глазах мелькнул испуг.
– Та-ак, сдается мне, что самое интересное, как всегда, впереди. Правда, Грета? Продолжай, - я плотоядно усмехнулась, - И что разлюбезный кузен сказал обо мне? Ну!
– я резко подалась вперед.
– Скажи ей, раз проговорилась, - вмешался кузен, - Она не отстанет. Плешь проест, но не отстанет.
– Сам скажи, - огрызнулась Грета.
– И скажу, - он шумно втянул воздух носом, зажмурился и выпалил, - От тебя все мужики сбегают, потому что ты невменяемая... Извини, это не я это Павлик сказал, - и он поглубже зарылся в подушки.
– Вот сморчок плюгавый!
– не сдержалась я, хотя и дала себе слово не выражаться, что бы ни услышала, - Сучок криво... А-а-а!
– ужасная догадка лезвием прошлась по горлу. Крик перешел в хрип. Хватаясь руками за горло, я вскочила с кресла и выпалила, - И тогда вы его того?.. Убили?
Лишь чудо удержало пугливую рюмку на краю стола.
– Нет!
– Нет, что ты!
Я упала в кресло.
– А зря, - услышала свой голос и не узнала - столько в нем было металла.
– Мы, конечно, возмутились и в ответ наговорили ему тако-о-ое... Тако-о-ое...
– лицо Макса непроизвольно вытянулось, - Не знаю, как Грете, а мне до сих пор стыдно. Поэтому мама и считает, что мы его убили. Понимаешь?..
– кузен почесал бороду, - Ника, ты у нас умная, скажи, откуда в человеке столько дерьма? Где оно копится?
– Максим!
– строго одернула Грета.
Я опрокинула вторую рюмку водки. Ух, какая га-адость этот наш Павлик... Мужики от меня, видите ли, бегают. Фу! Да я сама от них бегаю, но это недостаточный повод, чтобы считать меня невменяемой. Излишне впечатлительной - пожалуй, но не невменяемой.
– Павлик хамил, смеялся над нами, орал, размахивал руками и брызгал во все стороны ядовитой слюной, - Макс брезгливо вытер щеку, как будто последняя капля только сейчас долетела до него, - Нам так не хватало тебя!
– заключил он патетически, - Ты бы сумела его приструнить.
– Он осатанел, честное слово!
– поддержала кузина брата, - Метался по комнатам, выворачивал ящики, сметал с полок белье. Трусы, полотенца, - все на пол, Нюсе потом пришлось перестирывать... Налетел на Фабу, который зашел нас проведать, схватил старика за грудки и стал трясти, требуя отдать дядино завещание, - Грета устало прикрыла глаза.
– Он обвинил нас в том, что мы его уничтожили, - припомнил Макс. Поняв, что "его"; - это завещание, а не самого Павлика, я уточнила:
– А вы действительно его уничтожили?
– Нет!
– запротестовал любимый кузен, - Если хочешь знать, мы его в глаза не видели. Думаю, дядя нас дурачил. Он хотел, чтобы мы побегали вокруг, посуетились, вот и выдумал завещание.
Бен прохрипел полночь.
– На дядю это похоже, - согласилась я, - Значит, вы не уничтожали завещание и не убивали сморчка. Не мучайте меня, я и без вас устала с дороги, скажите, кто его убил, и разойдемся с миром.
– Да никто, - нервно хохотнул кузен, - Честное слово! Смор... в смысле Павлик ушел в спальню.
Побушевал там и успокоился. Когда мама зашла к нему со стаканом теплого молока - думаю, она хотела помириться, - Макс скорчил мину, выражающую неодобрение, смешанное с почтительным сыновним смирением, и продолжил, - Павлик ничком лежал на полу. Фаба вызвал неотложку, и Павлика увезли в больницу.
– Когда это случилось?
– Сегодня днем, часов в пять, нет, ближе к шести.
– Ближе к восьми, - поправила Грета, - Скандал начался без десяти восемь. Некоторое время я на часы не смотрела, сама понимаешь - не до того было, но скорая приехала в половине десятого, это точно.
Выходит, я опоздала к финалу на час с небольшим.
– Тете Поле сообщили?
– Н-нет... А ты думаешь, стоит?
– напрягся Максим.
– Не знаю, - честно призналась я, - А в больницу ходили? Если сморчок умер, то хочешь-не хочешь, а сообщить придется, если нет - подождем, может, само рассосется.
– Павлик не умер. Во всяком случае пока не умер, - откликнулась Грета, - Я только что из больницы. В регистратуре сказали, что Павлик в реанимации. Завтра утром станет ясно что да как.
Хорошо, что Павлика никто не убивал, но странно. Очень странно. Сморчок давно напрашивался.
Однако...
– Не могу больше - глаза слипаются, - пожаловалась я, вставая, - Пойду спать. Не возражаете?
День выдался хуже не куда. Лялькину телеграмму о скоропостижной смерти моего единственного дяди я получила сегодня в обед. Неужели сегодня? ахнула я. Не верится. Кажется, что на прошлой неделе. Это доказывает, что время - коварная субстанция, оно то летит, то тащится, то делает мертвые петли, одна из которых, как видно, и пришлась на сегодняшний день.
После того, как я получила телеграмму, Дашка покидала мои вещи в сумку, я отловила в курятнике упирающегося всеми четырьмя лапами Сем Семыча, прыгнула в "ниву"; и помчалась в Озерск.
Потом пять часов за рулем. В аду, пропахшем плавящимся асфальтом и выхлопами. Но все бы ничего, если бы не шизанутые иномарки, мечтающие то ли о ближайшем столбе, то ли о первом встречном - моем, разумеется!
– бампере. И естественно, ими управляли мужчины - агрессивные и прямолинейные до обморока. Однажды еле вывернулась, послав пару дружеских слов упертому кретину в "мерсе". Поцелуй меня в карбюратор, красавчик! И по газам от греха подольше.