Улыбка любви. Сказки для прекрасных дам
Шрифт:
Веня был москвич в пятом поколении, все в его роду имели профессии, связанные с творчеством. Сам он четыре года назад окончил художественный институт и сейчас «ходил» в молодых, подающих большие надежды художниках. Обаятельный, харизматичный, он пользовался большой популярностью у красивых девушек своего окружения, особо не обременяя себя сложными или длительными отношениями. В Гагры Веня прилетел на десять дней, чтобы развеяться, отдохнуть от душной, суетной и деловой Москвы, и «набраться» новых художественных впечатлений. И, основная причина приезда сюда было то, что на этом этапе жизни
Так было положено начало их знакомству и отношениям. С Вениной стороны – это была скорее покровительственная дружба, с Катиной – восхищение перед его внутренней свободой, так для себя она определила его поведение, и…красотой, которую всегда боготворила в людях.
Днем они с экскурсией или вдвоем осматривали знаменитые достопримечательности, живописные места. Веня успевал работать, много фотографируя профессиональным аппаратом, понравившиеся места. А поздним вечером они купались в теплом, прогревшемся за день ласковом море, и вдоволь наплававшись наперегонки, без сил падали на остывший сырой песок, не испытывая неловкости от случайного прикосновения к полуобнаженным телам друг друга.
После купания, взявшись за руки, они гуляли по слабоосвещенным улицам и густым темным аллеям вечернего городка, дыша пропитавшим его запахом остывающего морского воздуха с вплетенными в него ароматами кофе, поспевающего инжира, острой еды и специй, или сидели на берегу моря. Им было очень комфортно друг с другом. Они подолгу говорили обо всем, что могло волновать близких или давно знакомых людей, истосковавшихся по общению после долгой разлуки. Надо признать – больше говорила Катя, а Веня внимательно слушал и дополнял уточняющими вопросами ее монолог; но и он иногда был предельно откровенен с ней; и для него это был необычный формат общения с девушкой.
Как оказалось, они оба были единственными детьми в семье, страдали в детстве от одиночества и мечтали иметь брата или сестру.
– Мои родители очень хотели еще ребенка. Особенно папа. Но, к сожалению, мама потеряла ребенка на позднем сроке беременности. Как мы все переживали! А так как я у них единственная, то бабушка и мама очень тревожатся за меня, опекают, считая, что я еще маленькая, хотя мне уже восемнадцать лет! Но я на них не обижаюсь, понимаю, что хотят уберечь от «темных сторон жизни», – с улыбкой сказала девушка.
– А отец? – спросил Веня.
– Папочка тоже тревожится, хотя внешне старается этого не показывать. Он с малых лет учил меня самостоятельности, доверяет мне, считая, что я смогу за себя постоять. Он даже в детстве водил меня в кружок айкидо.
– Хорошая у тебя семья. А моим родителям, по-моему, и единственный ребенок не очень был нужен. Я больше нуждался не в сестре или брате, а в родительской любви, – с горечью сказал Веня. И Катя легким сочувствующим жестом прикоснулась к его руке. Улыбнувшись и положив свою ладонь на руку, он продолжил:
– Но мне тоже повезло. Меня воспитывали супер – бабушка и дедушка.
Правда, Веня несколько слукавил, говоря, что всегда хотел иметь брата или сестру. В семнадцать лет он понял некоторые преимущества единственного ребенка в семье, когда ему после смерти прабабушка, известной актрисы одного из московских театров, выделили небольшую квартиру на Ленинском проспекте.
– А потом, согласись, когда ты единственный ребенок, то от тебя ждут слишком многого, возлагается много надежд, – продолжила Катя, – и хочется не подвести родных, в какой-то мере соответствовать их ожиданиям.
– Наверное, я как то об этом не задумывался, – ответил Веня.
В этих долгих задушевных разговорах Катя неожиданно открылась для него с другой стороны: если в первые минуты знакомства он увидел в ней непосредственную провинциальную милую девушку, то уже через несколько часов общения невольно отмечал присущий ей ум и женскую мудрость, которая редко встречается у столь юного существа.
К его удивлению, Катя довольно-таки прилично владела информацией о французских экспрессионистах, очень хорошо знала работы итальянских живописцев эпохи Возрождения. Когда же он рассказывал об Италии, где уже успел побывать несколько раз, то не смотрела с восхищением ему в рот, в отличие от знакомых девушек, а проявляла искреннюю любознательность, основанную на живом интересе.
Она знала наизусть стихи Гумилева, Блока, Баратынского, Саши Черного и других поэтов, имен которых он никогда не слышал. Особенно Катя любила Баратынского:
– «Есть что-то в ней, что красоты прекрасней, что говорит не с чувствами – с душой», – со смущением декламировала девушка.
К своим восемнадцати годам Катя прочитала всю английскую и французскую классику, могла цитировать наизусть главы из «Евгения Онегина», знала работы многих русских философов, труды которых он никогда не открывал, хотя они и занимали почетное место в обширной библиотеке его деда, блестя золотыми корешками.
Даже то немногое, что он помнил из школьного курса, открылось для него по-новому; он впервые ощутил дыхание поэзии, слушая вдохновенное Катино чтение стихов. В свое время он с трудом осилил три главы из обязательного в школе многотомного «Войны и мира», а Катя так увлекательно рассказывала об этом произведении, что ему невольно захотелось открыть страницы этого эпохального романа и вдумчиво прочитать, а не перелистывать, ища эпизоды для написания школьного сочинения.
– Роман «Война и мир» я прочитала два раза.
– Ух ты, – с восхищением и с присущей ему иронией сказал Веня. – А зачем?
– Ну, когда читала в первый раз лет в четырнадцать, то страницы про войну или пропускала, или читала через строку. Зато перечитывала моменты, связанные с Наташей Ростовой, про ее первый поцелуй, первую встречу с Андреем Болконским, ее знаменитый первый бал. Мне она казалась возвышенным, неземным существом. Я даже пыталась подражать ей.
– Поехала на школьный бал, – продолжал иронизировать Веня.