Улыбка пересмешника

Михалкова Елена Ивановна

И когда он все-таки сделал это, говоря себе все время, что не позволит потерять контроль над собой, она замерла сразу же и прижалась к нему, схватила за руку, шепча: «Пожалуйста, пожалуйста, помоги нам» – с таким отчаянием, что он едва не выругался. Господи, ну дура же! Вот же дура! Забрать их всех, увезти с собой, спрятать, чтоб никто не нашел... И никому не показывать, никого не пускать в свою жизнь, чтобы не выдали, не отобрали... Целую минуту, пока Данила стоял, прижав ее к себе и слыша, как колотится ее сердце, он воображал эту сказочную картинку, и только когда она высвободилась, осторожно отошла от него и замерла, ссутулившись, возле стены, мысленно сказал себе: «Хватит».

В деревне его все

знали, поэтому ему не составило труда на следующее утро завязать разговор с оперативником из города и выяснить, что происходит. Когда подтвердились его худшие опасения, он попытался разузнать, у кого же проснулся интерес к делу такой давности, но поначалу не преуспел. Только безобидный и пустой с виду треп с водителем дал ему новую пищу для размышлений: тот проболтался, что неделю назад из Москвы приезжал старый потасканный хмырь, а с ним баба – красивая, холеная, кажется из Америки. И этой бабе очень захотелось узнать, кто убил ее старого друга. Они вроде как росли вместе в Америке, а потом он в Россию приехал, а она осталась. Вот теперь вернулась, чтобы все выяснить досконально.

Потеревшись еще возле криминалистов, Данила услышал и намотал на ус некоторые подробности, которые могли ему пригодиться в дальнейшем. Он старался не попадаться на глаза мужику, который нашел тело, но тот пару раз посмотрел на него, хоть и мельком, и от его взгляда у Прохорова засосало под ложечкой. «Срисовал, гад. Запомнил».

Теперь он ехал за сыщиком, нанятым – теперь это было точно известно – для того, чтобы найти тело рыбака, убитого восемь лет назад на островке, и несколько отстраненно слушал собственный голос разума, твердивший, что он поступает как безумец. Данила понимал, что голос прав, и ему нечего было возразить. Чувство, как от ожога, на запястье, где его схватила Татьяна, возникало снова, стоило ему на долю секунды прикрыть глаза.

Когда они въехали в Москву, начался дождь. Данила ненавидел ездить по московским дорогам, но на этот раз ему повезло – точнее, им обоим: они долетели без пробок. Синий «БМВ» въехал во двор высокой «свечки», где вдоль тротуара уже текли потоки грязной воды, а проезжавшие машины поднимали тучи брызг, от которых отпрыгивали редкие прохожие. Водитель вышел из «БМВ» и скрылся в подъезде, а Данила остался ждать в машине – сам не зная чего.

Он просидел больше часа, не сводя глаз с железной двери, выкрашенной в веселый синий цвет. Струи воды, стекавшие по лобовому стеклу, сменились ожесточенной моросью, а затем дождь зарядил основательно и уверенно, словно не собирался прекращаться до зимы.

К дому подъехало такси, перекрыв выезд со двора, и Прохоров насторожился, оторвал взгляд от гипнотизирующих расплывающихся капель: наглый шофер остановил машину перед подъездом, куда зашел сыщик с недобрым взглядом. «Это ничего не значит», – успел подумать Данила, и тут синяя дверь распахнулась, из нее вышел сыщик, раскрыл черный зонт и придержал створку для женщины в облегающем платье, показавшейся за ним следом.

«Красивая, холеная, кажется из Америки», – вспомнил Прохоров, не отрывая от нее взгляда. К этому описанию женщина подходила на все сто. Она могла оказаться кем угодно, но на любовницу сыщика не походила – слишком высокий класс был у бабенки, Данила такие вещи к своим тридцати годам научился определять. Да и в обращении с ней мужик был почтителен: зонт подержал над головой, пока она шла к такси, дверцу приоткрыл, затем прикрыл за ней. Женщина опустила окно и что-то сказала, он в ответ покачал головой. Сквозь размытое стекло Данила видел ее лицо и вглядывался в него жадно, словно пытаясь прочитать по его выражению, о чем идет речь.

Дождь вдруг перестал, и почти в ту же секунду выглянуло солнце. Прохоров видел, как сыщик сложил зонт, посмотрев на небо, где рваные остатки

туч уже разгонял ветер. Погода сменилась так внезапно и быстро, как будто поменяли декорации.

Въехавшая во двор машина посигналила такси, и его пассажирку скрыло мягко поехавшее вверх стекло. В следующую секунду такси тронулось, а сыщик, сложив зонт, направился обратно к дому. «Иди, иди, родной, – торопил его Данила. – Иди, не оборачивайся. Уехала она, все...»

Будто поддавшись его приказу, мужик зашел в подъезд, ни разу не обернувшись, и Прохоров тут же завел джип и поехал следом за такси, успевшим скрыться за углом. Он пристроился прямо в хвост черному «Ситроену», не опасаясь, что его заметят – вряд ли водитель станет подозревать слежку. Плана у Данилы по-прежнему не было, как не было даже уверенности, что он едет за нужным ему человеком, но других вариантов Прохоров не видел: будучи человеком действия, он плохо анализировал ситуацию, и обычно мог разложить ее на составляющие лишь постфактум, на спокойную голову. Сейчас у него не было такой возможности: голос Татьяны, умолявшей помочь, всплывал в его памяти в самый неподходящий момент – когда Даниле казалось, что он вот-вот додумается до правильного решения, и лишал его способности трезво мыслить. Он понимал лишь одно: оставаться возле дома сыщика бессмысленно, возвращаться в деревню без всякого результата нельзя. И чтобы делать хоть что-то, ехал за черным такси, наблюдая сквозь заднее стекло светлую, аккуратно причесанную голову сидевшей в нем женщины.

Однако сосредоточившись, Прохоров сумел соотнести рассказ водителя «уазика» со всем, произошедшим в Голицыно, и картина постепенно начала вырисовываться в его воображении. Он подумал о том, что убитый был другом этой красотки, возможно любовником, но по какой-то причине она смогла организовать поиски его тела только сейчас. Значит, хочет отомстить убийце, размышлял Данила. Если бы с ней удалось поговорить, убедить ее, что в результате расследования пострадают невиновные, то Таня могла бы больше не беспокоиться о своем несчастном больном брате. Данила мог бы все объяснить этой красивой американке – если бы только она согласилась его выслушать. «Если не согласится, я ее заставлю».

Когда «Ситроен» затормозил около сквера, Данила так растерялся, что едва не врезался в него. Он полагал, что американка возвращается к себе и он сможет перехватить ее возле квартиры или подъезда, но вместо этого она вышла из машины и, постояв, пощурившись на выглянувшее солнце, неспешно пошла по аллее, не оборачиваясь на такси, которое тут же уехало. Не колеблясь, Данила выскочил из машины и остановился, не решаясь последовать за ней.

В мокром сквере было совершенно безлюдно. Глянцевые листья сверкали, когда на них падали солнечные лучи, а от потрескавшегося асфальта поднимался еле заметный пар. Женщина дошла до места, где дорога раздваивалась, обогнула старый неработающий фонтан и неожиданно для Прохорова повернула обратно. Данила присел на корточки возле машины с озабоченным видом, подозревая, что она заметила слежку, но американка прошла мимо него, разговаривая по телефону.

– Я возле гостиницы, – услышал Прохоров. – Нет, решила прогуляться. Где вы, Александр Васильевич?

Данила обернулся, и в глаза ему бросились грязновато-серые дождевые капли, высыхавшие на безупречной формы щиколотках: она стояла совсем рядом, не обращая на него ни малейшего внимания, словно он был предметом окружающей обстановки вроде мокрой скамейки или столба.

– Он очень опасен, его нужно нейтрализовать. – Она все-таки покосилась на Прохорова, но решила, что он ничего не слышит. Однако слух у Данилы был отменный, и он ловил каждое ее слово. – Оснований для задержания больше, чем достаточно! Вы же сами понимаете... Да, можно. Давить не нужно, нужно лишь заплатить.