Улыбка сфинкса
Шрифт:
Сражение около деревни Эмбаба получило название «Битва у пирамид». В первой половине XIX в. художники любили изображать Бонапарта гарцующим на белом коне у подножия пирамид и произносящим свое знаменитое обращение к войскам, начинавшееся словами: «Солдаты! Сорок веков смотрят на вас с вершин этих пирамид!». Это тоже одна из легенд. Эмбаба находится в 12–15 км от пирамид. Маленькая, казалось бы, неточность, а истребление мамлюков у Эмбабы выглядит в результате как романтическое приключение.
23 июля французы вступили в столицу Египта. Каир разочаровал их, так как он сильно уступал европейским городам. Его узкие улицы утопали в грязи, население имело несчастный и жалкий вид, громадные великолепные дома, которые занимали мамлюки, стояли пустыми.
32-й полубригаде был зачитан приказ, в котором солдатам вменялось в обязанность с почтением относиться к мечетям и службам, проходившим в них, а также устанавливать добрые отношения с населением и мусульманским духовенством. Капрал Руссилион, конечно, не мог знать, что этот приказ был связан с тактикой, которую Наполеон избрал, стремясь использовать в своих интересах довольно шаткий политический баланс, существовавший тогда в Египте. Верховным правителем страны номинально являлся представитель Порты — вали.Реальная же власть концентрировалась в руках соперничавших между собой мамлюкских беев. Учитывая это, Бонапарт стремился противопоставить мамлюков, с одной стороны, Порте, с другой — египетскому народу. Уже в первой своей прокламации он выдвинул следующие лозунги: «Слава султану! Слава французской армии! Проклятье мамлюкам и счастье народу Египта!». Замысел Бонапарта был очевиден — разобщить своих противников и разгромить их поодиночке.
Такая линия требовала преодоления культурно-религиозного барьера, разделявшего египтян и французов. Всему, что Бонапарт делал в Египте, он старался придать печать местного колорита: учитывая любовь египтян к зрелищам, он устраивал в Каире парады, на которых стремился превзойти роскошью мамлюков. С площади Эзбекия запускались диковинные для египтян воздушные шары. Сам Бонапарт, избравший в качестве своей резиденции дом мамлюка Альфи-бея, бежавшего с другими уцелевшими мамлюкскими беями в Верхний Египет, жил очень открыто, лично принимал депутации от народа. Особое расположение Султан эль-Кебир (Великий султан), как называли его египтяне, питал к восточной одежде и оружию. До конца жизни он не расставался с кривой мамлюкской саблей, добытой в Каире. По его указанию живописец Риго сделал эскизы новой формы для французского экспедиционного корпуса, взяв за образец одежды мамлюков. Однако эта форма так и не была введена в армии: солдаты не одобряли увлеченности главнокомандующего восточной экзотикой. Не увенчалось успехом и поощрение Бонапартом смешанных браков французов с египтянами. Генерал Мену, женившийся с одобрения главнокомандующего на коптке — дочери владельца банного заведения в Розетте, стал объектом насмешек со стороны армии.
Особое значение Бонапарт придавал отношениям с влиятельным мусульманским духовенством. Во время приема Бонапартом представителей мусульманского духовенства рядом с каждым посетителем по его приказу клали Коран и переведенную на арабский язык Декларацию прав человека. Он настойчиво пытался получить от шейхов Аль-Азхара фетву [15] , в которой одобрялось бы установление французского контроля над Египтом. Шейхи Аль-Азхара заявили, что для получения требуемой фетвы французам следует перейти в мусульманскую веру. Бонапарт отвечал, что в принципе он не против. В Европе он христианин, а в Египте — мусульманин. «Французы, — заметил он, — не хотели бы только совершать обряд обрезания и вводить сухой закон». Естественно, что после этого вопрос об обращении французов в ислам отпал.
15
Фетва — решение высшего религиозного авторитета о соответствии того или иного действия или явления Корану и шариату.
Диалог, который французские ученые пытались завязать с египтянами, был диалогом глухонемых. Вот как известный историк Джабарти описывает посещение группой улемов Аль-Азхара Египетского института, где им показали прекрасную библиотеку и современную химическую лабораторию. Все увиденное произвело большое впечатление на шейхов и улемов, однако существо химических процессов для них было недоступно. Шейх аль-Бакри, которому были продемонстрированы различные химические опыты, вдруг спросил у Бертолле, может ли он с помощью своей науки сделать так, чтобы он, шейх аль-Бакри, находился одновременно в Каире и в Марокко. Знаменитый химик только пожал плечами. «Вот видите, — воскликнул аль-Бакри, — ваше колдовство не всемогуще!»
Лозунги свободы, равенства и братства в то время еще не могли быть восприняты египтянами, жившими в плену средневековых предрассудков. Не только идеи Великой французской революции, но и правы, обычаи и одежда французов возмущали египтян. Недовольство вызывало буквально все: отношение французов к женщинам, привычка открыто демонстрировать свои чувства, в конце концов, просто беспробудное пьянство, которому предавались огрубевшие в боях наполеоновские гренадеры.
Вследствие этого все попытки Бонапарта завоевать доверие местного населения терпели крах. Шейх Мухаммед эль-Кораи, который был назначен Бонапартом правителем Александрии, предал его сразу же после ухода из Александрии основного контингента французских войск. В Нижнем Египте восстания происходили постоянно. В провинции Мануфия был убит вместе со своим эскортом адъютант Бонапарта Жюльен. В той же провинции жители одной из деревень оказали ожесточенное сопротивление генералу Фижьеру. В Мансуре был вырезан французский гарнизон. Из 120 человек удалось убежать только одному. В провинции Дамьетта местным населением были убиты 15 французских солдат.
Руссилион на собственной шкуре испытал растущую враждебность египтян. 2 августа 1798 г. 32-я полубригада расположилась лагерем в деревне эль-Филь, на правом берегу Нила, в 15 милях от Каира. Руссилиону, которому было поручено добывать продукты, постоянно приходилось вступать в контакт с местным населением, не скрывавшим своей враждебности к французам. Единственным человеком, кто, как казалось Руссилиону, испытывал к ним расположение, был шейх близлежащей деревни. Однако вскоре выяснилось, что и это было лишь военной хитростью. Однажды вечером шейх сообщил, что скоро в окрестностях деревни будет проходить большая традиционная ярмарка, на которую съедутся бедуинские племена. «Ночью, — пишет Руссилион, — мы увидели много огней, зажженных в ближайших деревнях. Имея подозрение, мы держались настороже. 8 августа в 7 часов утра мы заметили много народу в отдалении. Генерал Рампон уверял, что это были дружественные племена. Большинство приближавшихся ехали верхами. Арабы спокойно подъезжали к нашим аванпостам, которые были наготове. Вдруг арабы напали на них с пиками в руках, огонь со стороны постов задержал их, но это послужило сигналом возмущения. Все жители, считавшиеся прежде друзьями французов, набросились на их лагерь и мгновенно разграбили его» {29} . Французы с боем отступали к берегу Нила. Положение их было отчаянным.
«У нас не было и 300 человек, способных к бою, — продолжает Руссилион. — Остальные были поражены офтальмией и совершенно слепы; они следовали за своими товарищами, держась за полы их мундиров. В этом ужасном положении мы увидели громадную толпу неприятелей, спускавшихся с горы Мукаттам позади деревни. Они бегом поспешили присоединиться к тем, которые были в долине, и с ужасными криками произвели общую атаку, но мы встретили их хладнокровно и покрыли долину их телами. Нам они большого вреда не сделали, потому что вся эта масса была главным образом вооружена пиками и палками. Немногие имели плохие ружья, однако вскоре мы были вынуждены прекратить стрельбу из-за недостатка патронов» {30} . Отбить нападение разъяренной толпы французам помогли только два орудия, из которых они дали несколько залпов картечью по почти безоружным египтянам.
Это только один эпизод из бесконечных кампаний реквизиций, массовых расстрелов и сожжения целых деревень, о которых упоминает Руссилион. Он свидетельствует, что моральный дух французских войск по мере того, как затягивалось их пребывание в Египте, неуклонно падал. Особенно обескураживали французов постоянные перебои с доставкой продуктов питания и боеприпасов, а также повальная эпидемия офтальмии, деморализовывавшая солдат. Кстати, ответственность за то, что не были приняты соответствующие меры для профилактики заболеваний глаз, Руссилион также возлагает на Бонапарта. Он пишет, что о глазных болезнях, вызванных египетским климатом, во Франции было известно еще со времен крестовых походов. После непродолжительного пребывания в Египте в войске Людовика Святого оказалось много слепых, и он основал для них в Париже госпиталь на 300 кроватей.
Читая книгу Руссилиона, ясно видишь, как неизменно терпели неудачу попытки Бонапарта найти общий язык с населением непонятной и загадочной для пего страны. Любой шаг Бонапарта — заем торговцам, приказ открывать ворота, на которые запирались на ночь улицы центральной части Каира, или перемещение мусульманского кладбища из района площади Эзбекия за пределы города — встречался в штыки и истолковывался египтянами как покушение на устоявшиеся традиции и каноны ислама.
21 октября 1798 г. в Каире вспыхнуло народное восстание, на подавление которого Бонапарту пришлось бросить все имеющиеся у него силы. Руссилион сам видел, как французская артиллерия начала из Цитадели обстреливать густонаселенные кварталы Каира и Большую мечеть Аль-Азхар, где скрывались восставшие. «Мы убедились, — пишет Руссилион, — что в стране, где мы были в таком ничтожном количестве, где все жители по своему религиозному фанатизму являлись нашими непримиримыми врагами, единственно можно было держаться, наводя страх» {31} . Каирское восстание глубоко потрясло Бонапарта, открыло ему глаза на несбыточность его прожектов и знаменовало собой перелом в тактике по отношению к местному населению. Попытки неповиновения французы стали подавлять с подчеркнутой жестокостью. Это еще более сгустило атмосферу враждебности вокруг французских оккупантов.