Ум - это миф
Шрифт:
У. Г.: Да. По этой причине человеку не дана настоящая свобода действий. Вы можете отдавать предпочтение какой-то определенной музыке или какой-то определенной еде, но это только отражает ваше воспитание и культуру.
В.: Если то, что вы говорите, — правда, то ни у чего нет свободы действий, потому что у всего есть причина, а все причины имеют высшую причину.
У. Г.: Ага! А почему вы предполагаете, что все должно иметь начало, высшую причину? Причина и следствие могут быть всего лишь случайностью. События могут просто происходить, просто случаться. Весь процесс эволюции
В.: Последние научные исследования предполагают, что все возникло в результате Большого Взрыва. Но даже у взрыва есть точка вспышки. Ничто просто так не взрывается…
У. Г.: Это ваше предположение. Никакого Большого Взрыва могло и не быть. Они используют этот термин в противоположность идее сотворения мира в его устойчивом состоянии. Так что есть две теории, каждая из которых пытается установить себя в качестве абсолютной истины. Они соревнуются друг с другом, и каждая старается представить себя более правдоподобной.
В.: Но ведь именно таким образом новые идеи рождаются и проверяются в разумном обществе. Искать истину и знание — это нормально, это не патология. Это само по себе хорошо.
У. Г.: Я не против научного метода как такового. Я указываю на тот факт, что нет никакого «чистого» поиска знания ради самого знания. Знание ищут (научными или иными методами) потому, что оно дает силу. Любовь — это изобретение момента, которое используют как замену силе. Поскольку вам не удалось приобрести это всемогущее состояние бытия другими способами, через другие каналы, вы изобрели то, что вы называете любовью.
В.: Значит, любовь — это просто очередное имя для игры во власть? И вы хотите, чтобы вы в это поверили?
У. Г.: Точно.
В.: А что бы вы сказали о любви, которую практикует Мать Тереза? Как насчет сострадания?
У. Г.: Все это рождается из разделяющего сознания человека: в конечном итоге это закончится тем, что будет разрушена сама цель, ради которой они работают и умирают. Люди, окружающие Мать Терезу, наживаются на ее славе. Все они сейчас интересуются только деньгами, чтобы продолжать ее работу, вы же знаете. Почему все эти вещи надо регламентировать? Вы видите кого-то страдающим, голодным. Вы реагируете на это. Вот и все, что нужно. Так зачем же это регламентировать? Когда вы пытаетесь регламентировать щедрость и сочувствие, вы разрушаете само это чувство, этот непосредственный импульс, который является не просто мыслью или какой-то незначительной эмоцией. А ведь имеет значение только этот непосредственный импульс, реакция на ситуацию.
В.: Регламентирование — это попытка взять какую-то одномоментную ситуацию и одномоментный отклик и сделать из них постоянную, предсказуемую реакцию. Одно-единствен — ное действие «доброго самаритянина» стало эталоном смотреть на вещи и действовать исходя из этого. «Возлюбить ближнего своего» стало «правильным», и все пытаются делать это «правильное», вместо того чтобы в какой-то момент проявить естественный акт сострадания.
У. Г.: Я не вижу в этом сострадания. Это единственное, что вы можете сделать в данной ситуации, и это все. Вы бы поразились, если бы узнали, как часто животные помогают друг другу. Люди тоже естественным образом помогают друг другу. Когда регламентирование забивает эту естественную чувствительность, я считаю, что это не сострадание. Все события в моей жизни происходят независимо от других событий; нет ничего, что бы могло выстроить их в одну линию или регламентировать их.
В.: Вы именно поэтому наотрез отказались от того, чтобы ваши взгляды пропагандировались?
У. Г.: Прежде всего, у меня вообще нет никаких взглядов. Вот смотрите, меня хотят показать по американскому телевидению. У них есть программа под названием «Точка зрения». Я сказал им: «У меня нет никакой точки зрения». У меня нет никакого конкретного послания для человечества и никакого миссионерского рвения.
Я не спаситель человечества или кто-то вроде этого. Люди приходят сюда. Зачем они приходят — это не моя забота. Они приходят сюда по своей свободной воле, потому что они слышали обо мне, или из чистого любопытства. Это не важно. Человек может прийти сюда по любой причине. Он воспринимает меня как нечто иное, необычное, и не может понять, кто я такой, или впихнуть меня в известные ему рамки. Он рассказывает обо мне своим друзьям, и вот они у моих дверей. Я же не могу сказать им: «Валите отсюда!»
Я приглашаю их войти, прекрасно зная, что я ничего не могу для них сделать. Что я могу сделать для вас? «Проходите, садитесь, устраивайтесь поудобнее» — вот и все, что я могу сказать. Некоторые записывают наши беседы на диктофон. Это их забота, а не моя. Это же их собственность, а не моя.
Мне неинтересно задавать вопросы, которые интересны вам. У меня вообще нет никаких вопросов, кроме тех, которые помогают мне в быту: «Сколько времени? Где автобусная остановка?» Вот и все. Это простые вопросы, необходимые для функционирования в организованном обществе. Если бы не это, я вообще не задавал бы никаких вопросов.
В.: Вы думаете, что это общество действительно организованно?
У. Г.: Это джунгли, которые мы сами создали. Выжить в этом мире невозможно. Даже если вы попытаетесь сорвать фрукт с дерева, это дерево принадлежит кому-то или обществу. Поэтому вам приходится становиться частью общества. Поэтому я всегда говорю, что мир не должен меня обеспечивать. Если я хочу пользоваться преимуществами организованного общества, я должен что-то вкладывать в это общество. Это общество создало нас всех. Общество всегда заинтересовано в статус-кво, в поддержании своего непрерывного существования.
В.: Меня создало не общество. Меня создала страсть.
У. Г.: Это правда. Но страсть рождается из мысли человека, который является частью общества. Наличествующая генетическая информация, которая, возможно, хранится в каждой клетке тела, также передается и составляет основу сознания. Общество заинтересовано именно в том, чтобы мы все делали вклад в целостность общества, чтобы все мы увековечивали его статус-кво. Конечно, общество позволит внести небольшие изменения, но не более того.
Итак, что такой человек, как я, вкладывает в общество? Ничего. Так как же я могу ожидать чего-то от общества?
Общество вовсе не должно меня обеспечивать. С другой стороны, то, что я говорю, является угрозой для общества в таком виде, как оно организовано сейчас. То, как я думаю и действую, — угроза существующему обществу. Если я стану серьезной угрозой, это общество ликвидирует меня. Я не собираюсь становиться мучеником или кем-то типа того. Это меня совершенно не интересует. Так что, если они скажут: «Не говорите ничего», — прекрасно, я ведь и не должен ничего говорить.