Умереть без свидетелей. Третий апостол
Шрифт:
— По принципу: чем ушибся, тем и лечись, — заметил доктор Франичек.
— Вот именно. Примерно так и получилось. Синицкая пришла в страшное волнение. Она мычала, закрывала то и дело и открывала глаза. Видно было, как мучительно хочется ей произнести какие-то слова… Ужасное зрелище, доложу я вам… Картина не для слабонервных. И врачи оказались правы. Фотография Старцева оказала на больную определенное воздействие. К ней вернулась, правда, на короткое время, способность как-то двигать правой рукой. Синицкая зашевелила пальцами. Бумага и карандаш были заготовлены загодя. С трудом держа карандаш в руке, Синицкая едва написала на листке бумаги два слова:
— И это уже немало, — сказал начальник управления. — Синицкая напрямую связала Старцева с Черным Юрисом и словом «Апостол».
— Конечно, — согласился Леденев. — Ведь до того мы не могли утверждать, что Старцев имел какое-то отношение к Черному Юрису и носил кличку Апостол. Но можно было догадаться, что между убийством Маркерта, айзсарговцем Малхом Ауринем, которого встретил Андерсон, Черным Юрисом и Старцевым есть связь. Вы уже знаете о нашем первоначальном плане: подбросить Старцеву-Апостолу план тайника, где хранилась касса Черного Юриса и его архив. Как выяснилось впоследствии, в форте номер пять находились и витражи из кафедрального собора. Их украли гитлеровцы, только вот не сумели вывезти, поручив Черному Юрису надежно укрыть бесценные произведения искусства. Правда, витражи эти были безжалостно расстреляны из шмайссера. Автомат с пустым магазином валялся рядом со скелетом неизвестного человека.
— Как жаль, что витражи безвозвратно утрачены! — сказал Вацлав Матисович. — Но если стрелял этот неизвестный, то судьба его наказала. Основание черепа скелета проломлено… Его убили.
— Да, сейчас мы пытаемся установить, кем был этот человек, — сказал Леденев. — По его черепу воссоздается прижизненный облик убитого. Так вот… Когда вдруг стало известно о покушении на Арнольда Закса, от первоначального плана мы отказались. Впрочем, об остальном вы осведомлены так же, как и я.
— Значит, Юрий Алексеевич, исход дела решила ваша интуиция, усиленная логикой? — спросил Александр Николаевич. — Внешне как будто просто, товарищи, а вместе с тем… Вот мы твердим постоянно: факты, факты и одни только факты… А к ним необходимо и еще некое чувство.
— Шестое чувство, — добавил Конобеев.
— Детективное, — не удержался Кравченко и подмигнул Арвиду. В этом деле именно Арвид пережил звездные минуты, и Федор ничуть не завидовал ему, радовался за товарища.
— Наверно, именно так, если хотите, — ответил Юрий Алексеевич. — Какое-то особое наитие у следователя, конечно же, существует, и это вовсе не выдумано сочинителями детективных историй. Главное в том, чтобы уметь направлять это чувство в необходимую сторону. Не изгонять из сознания, когда оно вдруг появится, но и не полагаться на интуицию безоглядно, подбирая только угодные для нее факты. Одним словом, не сотвори себе кумира… И, разумеется, диалектический метод. Без него никуда. Догматизм в любой человеческой деятельности ведет в тупик.
Помолчали, размышляя над словами Леденева, осмысливая их.
— Тут мы говорили о непрофессиональном поведении Старцева, — сказал Конобеев. — Все это так, он, действительно, как отметил Александр Николаевич, сбил себе руку… Но дело еще тут и в диалектике преступления. Ведь преступление всегда совершается в реально существующем материальном мире и не может оказаться вовсе бесследным. Даже если преступник не оставил никаких следов на месте преступления, само преступление
— Хотите знать, что было еще? — улыбнулся Леденев. — В Луцисе, вернее, в пригородном районе, мы с Арвидом Карловичем разыскали бывшего бандпособника Эдмундаса Слуцкиса. Его хутор служил явочным пристанищем для верных братьев. В материалах его бывшего дела нет никаких упоминаний об Апостоле. Но мы увеличили фотографию Старцева, снятого в конце сороковых годов, нашли ее в личном деле студента, уже в архиве, и показали в ряду других Слуцкису. Бывший, так сказать, укрыватель бандитов узнал в молодом Старцеве человека, который прибыл к нему с условным знаком и жил несколько дней до тех пор, пока не пришли за ним люди Черного Юриса. Конечно, прошло едва ли не четверть века с тех пор, Эдмундас Слуцкие мог ошибиться, но и эта зацепочка нам пригодилась…
Низкий, рокочущий звук возник вдруг в кабинете. Все переглянулись.
— Москва, — сказал Жуков и взял трубку аппарата, стоявшего отдельно от других.
— Слушает Жуков, — сказал начальник управления.
Разговор продолжался недолго. Когда он закончился, Александр Николаевич потер лоб, проговорил, будто в раздумье:
— Не знаю… Радоваться или огорчаться. Василий Пименович сейчас звонил… Ждите, говорит, поощрений. Сам выезжает из Москвы в Западноморск. Готовьтесь встречать высокого гостя.
Прошло около месяца после трагических событий, разыгравшихся у маяка Старый Штелманис. Окрепший уже Арнольд Закс провожал в океан друга.
День выдался отменным, будто по заказу моряков с тунцеловной базы «Звездный луч», уходящей сегодня на промысел в Экваториальную Атлантику. Родные и близкие рыбаков, их друзья заполнили причал. У его стенки высилась громада современного белоснежного судна.
— Прелесть корабль, не правда ли? — сказал Геннадий Тумалевич капитану РБ-28.
Они стояли на причале, куда спустились, хорошо, по-доброму, как и полагается на проводах друга в море, посидев за чашкой чая в каюте начальника радиостанции. Предотходных хлопот у Тумалевича почти не было. Геннадий обо всем позаботился заранее, пока судно снаряжалось в порту на промысел. Да и то сказать, судно-то ведь новое… Оборудование в порядке и запасных комплектов к нему предостаточно пока. Так что заботы придут со временем.
Пограничные власти еще не появились на причале. Да и вообще в экипаже говорили, что границу морякам «Звездного луча» будут открывать в Приморске, после того как тунцеловная база пройдет Морской канал. Это все потому, что в порту намечен митинг по поводу выхода западноморских тунцеловов в Атлантику. Все-таки первый рейс подобного гиганта, выход его в океан даже для Западноморска, рыбацкого города, событие…
Находились сейчас здесь, рядом с моряками, и Зоя с Верой Гусевой, теперь уже носящей фамилию мужа. Они говорили друг с другом о чем-то своем, женском. А мужчины только вздыхали, каждый по своему поводу, и обменивались отрывочными фразами-замечаниями о стоящем перед ними судне, о промысле, о всяких других вещах, связанных с их профессией, и разговор этот мог бы до конца быть понятен лишь посвященным.
— Раз, два, три, четыре, пять… Даю настройку, даю настройку! Пять, четыре, три, два, один! — послышалось над причалом.