Шрифт:
Глава 1
Весеннее солнце ласково заглядывало в комнату, будто говоря: «Ну, просыпайся уже быстрее», воробьи чирикали за окном о чем-то своем, птичьем, балконная штора лениво колыхалась от легкого сквозняка, словно возмущаясь тем, что ее потревожили.
Катя наблюдала за этим утренним действом из-под одеяла, прищурив один глаз. «Как хорошо», – подумала она. – Как хорошо-то»!!!!!
В состояние неги бесшумно, почти на цыпочках, ворвался Смирнов, как-то по-детски – воровато пытаясь забрать со
Катя украдкой улыбнулась, ей вдруг стало смешно от того, что этот взрослый и важный до невозможности мужчина ведет себя как мальчишка.
– Смирнов! Люблю тебя! – все-таки не выдержала она.
– Разбудил?
– Люблю такие утрЫ. – и она улыбнулась.
– Позвоню.
Катя молча улыбнулась в ответ, чувствуя счастье в каждой клетке своего тела.
«Четкость действий за четкостью целей» – она вдруг вспомнила слова отца. И решительно сказала себе: «Сегодня! Я непременно скажу ему все сегодня». И, укрывшись одеялом с головой, легла дочувствовать свою утреннюю негу.
***
Она не привыкла жить вот так, не работая… Без разъездов, гастролей и репетиций. Первый месяц свобода настолько тяготила ее, что казалось, жизнь остановилась; периодически хотелось свернуться клубком на кровати и плакать над никчемностью своего существования. Но потом она научилась следовать за собой, своими желаниями, потребностями, миром своих чувств, и жизнь заиграла другими красками. Даже запахи теперь она ощущала по-другому. Будто поняв, что у нее наконец-то появилось время их прочувствовать, они раскрывались пред ней во всей полноте…
Весенним теплым вечером Катя спешила в свою любимую кофейню на Горького. Здесь было прекрасно в любое время года. Зимой, когда снег хрустел под ногами, а лицо горело от мороза, усевшись у окна можно было любоваться огромными снежинками, кружащими под светом уличного фонаря. Весной и летом, обняв кружку ароматного кофе ладонями, уединиться в тени вьюнов, густо обвивающих сетку из деревянных реек.
Она улыбнулась официантке и сказала: «Леночка, сегодня зеленый чай с лимоном».
***
Смирнов вышел из штаба чрезвычайно раздраженный. Груда бумаг, полученные начальством данные о готовящемся в КНДР, ожидание решения главного о дальнейших действиях в условиях нынешней военно-политической ситуации напрягали его чрезмерно. А тут еще это…
От мыслей его оторвал крик Гришки Шольца. «Ох и фамилию себе нашел, раздражает!» – подумал Смирнов и хотел прибавить шагу.
– Лех! Поговорить надо!
– Есть хочу, Гриш. Пойдем куда-нибудь поедим. Заодно и перетрем.
– На Горького?
– Ну давай туда. Без пробок быстро доберемся. Да и прохладно там.
***
Не любила она чай… А уж зеленый тем более. Несмотря на всю его полезность, многообразие и целый ритуал заваривания, ну не любила и все!
Но раз
Сделав маленький глоток, Катя полезла в сумку за телефоном. Надо позвонить Лешке, узнать, когда будет дома. Палец уверенно и ловко нажал кнопку быстрого вызова, а секунду спустя она услышала знакомый голос Гришки Шольца там, за своей спиной, через густую сетку вьюна:
– Леш! Она опять приходила… спрашивала тебя. Не знаю, что за хрень у тебя в жизни творится, но ты разберись с ней, а! Я как Кате теперь в глаза смотреть буду?
– Гриш! Вот тебе надо, да? Вот прямо сейчас? Когда все, итак, через жопу…Вот именно сейчас? Есть хочу, давай закажем.
Гришка замолчал, наверное, уткнулся в меню…, а тот, второй, утром бесшумно и почти на цыпочках кравшийся за телефоном, молчал…
Катя сидела, уставившись своими зелеными глазами на дольку лимона в кружке, и думала: «Одиноко тебе там, наверное, одной, да, плавать?». И не было в голове больше ни одной мысли кроме сиротства этой самой лимонной дольки…. А потом ей неожиданно стало нечем дышать…
«Раз, два, три, четыре…», – она начала считать… Считать, чтобы снять приступ паники…
– Понимаешь, Гришка, – прозвучал знакомый и такой родной голос, – крышу у меня от нее сорвало. И сделать с собой ничего не могу. Катя…я ведь знаю ее 13 лет… Она как моя кожа… Родная… Такая понятная… А Лена… с ней фейерверк, и не знаешь, где рванет в следующий раз…Я и сам Кате в глаза смотреть боюсь. Да только как, Гришка, мне ее бросить, именно сейчас? Я же там, умирающему на моих руках Степанову обещал, что позабочусь о ней… Гришка! Ну что же мне делать, а?
***
На негнущихся ногах, накинув капюшон на голову, Катя вылетела с террасы…
На ходу сунув купюру официантке, она продолжала считать: «Сто двадцать три, сто двадцать четыре, сто двадцать пять…» Ноги двигались сами по себе, мозг будто отключился, а она все считала, считала не останавливаясь.
***
Она очнулась от холода. Почему-то вся ее одежда была мокрой. Крупные капли дождя стекали с капюшона на лицо.
Если бы она могла плакать, то слезы, наверное, слились бы с каплями дождя и с удвоенной силой унесли бы всю ее боль. Но она не могла…
«Три тысячи пятьсот двадцать один…», – она громко выдохнула и, нажав все ту же кнопку быстрого вызова, сказала, – «Леш, я сегодня в маминой квартире переночую. Из ЖЭУ завтра попросили утром подъехать…А ты же сам знаешь, как сюда поутру добираться… Поэтому переночую здесь. У меня все нормально, да. Не волнуйся. Ужин в холодильнике. Не работай допоздна. Увидимся завтра».
Разговор уже давно закончился, а она все стояла и смотрела на экран… «Завтра. Я обо всем подумаю завтра», – сказала она вслух и, обняв себя за плечи, вошла в метро.