Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
Шрифт:
Я хотел сказать ей: «Ты убила невиновных», но не было сил так больно ударить ее на пороге смерти.
– Ты поправишься, – сказал я. – Сейчас поедем в больницу…
– Они невиновны? – спросили ее глаза. Как видно, голос мой сфальшивил.
Я молчал. Все, что я ни скажу сейчас, будет во зло. Однако молчать было нельзя. Мне казалось, только наш разговор держит Сельму в этом мире, не дает ей ускользнуть навсегда.
– Нас предали, – наконец выдавил я. – Командиры «вольников» со мной согласились.
– Жаль… – Ее дыхание остановилось.
Глава шестая
Последний разговор
Внезапно я обнаружил, что за моей спиной застыли алтайские лучники, прибывшие к нам на помощь с Катуни. Воины, не ведающие страха и сомнений, с лицами, вытесанными из горного камня, и узкими щелками глаз. Великие лучники, не имеющие себе равных, – от Каспия и до Камчатки. Они не знают жалости, не ведают милосердия. Неся смерть, они не испытывают радости – это их единственное умение.
А в теле моей сестры по-прежнему был мой меч. Надо его достать, но тогда и-чу узнают, кто ее убил. И я сказал:
– Не вынимайте из раны меча. Мы сделаем это дома, когда мать будет обмывать тело.
Никто не возразил. Да и с какой стати спорить с командиром?
Мать… Я в первый раз за эти минуты подумал о ней. Как она переживет смерть старшей дочери – своей любимицы, своей главной опоры? И переживет ли?.. Боже мой! Что я наделал?!
Но некогда было предаваться чувствам. В Блямбе по-прежнему шло сражение, и я должен был руководить войсками. Я осторожно опустил сестру на скользкий от крови пол. Поднялся с колен, взял у кого-то из алтайцев кривую саблю и потребовал доклад о ходе боя и положении в Каменске.
Подошел Ефим Копелев, который возглавлял лучников, доложил ситуацию. «Вольники» продолжают удерживать четыре верхних этажа и сдаваться не намерены, несмотря на большие потери и обреченность положения. К Триумфальной площади с разных концов города подтягиваются правительственные части. Но что они собираются делать? Если бы хотели помочь «вольникам», давно бы вступили в бой. Значит, как я и предполагал, они ударят по победителям. То бишь по нам. Если я не придумаю что-нибудь такое, от чего голова у всех пойдет кругом.
Так или иначе, нужно заканчивать бой и выходить из города, пока кольцо окружения не сомкнулось, а войска не получили приказ атаковать. Рассчитывать на вечный нейтралитет властей не приходится.
Когда штурмующие поднялись еще на два этажа, потеряв до батальона убитыми и ранеными, наступательный порыв стал выдыхаться. Глупо переть напролом, если враг закрепился и пристрелял каждую сажень коридоров и лестниц.
Огонь смолк. Наступило затишье. Время по-прежнему работало на «вольников». Я послал к Воеводе парламентера с белым флагом и повторным предложением сдаться. Назар Шульгин отказался без объяснений. «Нет» – и все.
Бойцы, пользуясь случаем, решили перекусить. Сухим пайком, понятное дело. На той стороне ложки застучали о котелки – у противника была горячая пища.
– Эй, оглоеды! Давай меняться! – весело закричал кто-то из наших. – Мы вам – ящик шоколада, а вы нам – котел гречки. Годится?
– На кой ляд?! – ответили из-за баррикады, сложенной из физкультурных матов, дубовых дверей, письменных столов и книжных шкафов. – От каши ружо встает, а от чоколада падает.
– Ну вы и злыдни!
– Сами хороши! Город тряханули, а крупу не нашли! – Начиналась обычная для гражданской войны перебранка.
Я вызвал к себе командиров отрядов. Ординарцы прыснули по коридорам. Штаб мой временно разместился на четвертом этаже – в кабинете главного хранителя трофеев каменской рати. Он мало пострадал во время боя, и из затененных углов на меня мрачно глядели прекрасно выделанные чучела убитых чудовищ: малого дракона (старшие собратья сюда бы не влезли), ехидны, василиска и чхарура. Именно их живые сородичи больше всего выиграли от штурма Блямбы, чем бы он ни кончился.
Вдоль стен стояли стеллажи и стеклянные витрины с черепами, шкурами, кожей, когтями, клыками и хвостами всевозможной нечисти. С кем только не приходилось сталкиваться бойцам Гильдии за долгие века ее служения человечеству! Интересно, нет ли у чудовищ похожего музея с боевыми трофеями и высушенными головами и-чу?
Я с волнением ждал появления моих командиров, боялся, что кого-то недосчитаюсь. Один за другим они возникали в дверном проеме – перепачканные в штукатурке, забинтованные, пахнущие порохом и потом, с пятнами чужой крови на одежде.
Живы были все, кроме Кирилла Корина. Правда, у Пет-руся Голынко рука на перевязи, у Ефима Копелева бок забинтован, расплылось красное пятно. Я глядел на них, соображая, смогут ли командовать дальше, но так и не решился заговорить о лазарете. Пока есть силы тянуть лямку – пусть тянут.
Большинство офицеров были старше меня по годам, а некоторые – и по званию. Почему они безоговорочно приняли мое командование? До сих пор не пойму. Быть может, оказались не готовы к столь крутому повороту событий? Или нарушить субординацию не посмели да и выбрать меж собой не смогли? Я же – человек со стороны… Все вышло само собой: кто смел, тот и съел. А затем поздно было что-то менять.
– Выдохлись мы – слепому видно. Зазря людей теряем, – произнес я, когда пятерка расселась на стульях вокруг меня. – Что скажете, отцы-командиры?
– Мы их, конечно, всяко дожмем… – медленно заговорил Иван Раков – давний отцов ученик, помощник и друг. В деле мы с ним были впервые шестнадцать лет назад – истребляли голубое облако, плодившее в Кедрине бешеных собак. – Только и-чу жалко. Сердце болит. – Потер грудь, и сразу стало видно: действительно болит. – Своих режем. Неужто без крови никак? Правую руку бы отдал… – Замолк, опустил голову.
– Я пытался убить Воеводу – в надежде, что тогда они сдадутся. Не вышло, – сказал я, не дождавшись ничьих предложений. – И на переговоры Назар не идет.