Умираю от любви

Риверс Риз

— Я был учителем английского в средней школе. Это было все, чем я когда-либо хотел заниматься. Видишь ли, у меня были дерьмовые родители, которые делали со мной ужасные вещи, и в итоге я оказался в приемной семье. В четырнадцать лет я был в детском доме. Там и встретил Оливера. Я был на плохом пути и, вероятно, попал бы в тюрьму, когда мне исполнилось восемнадцать, но был один учитель, мистер Хэндлин, который не оставлял меня в покое. Он оставался со мной, независимо от того, как сильно я огрызался или вел себя на уроке. Он поспорил со мной, что я не прочитаю и тридцати книг к концу учебного года, и если он проиграет пари, то купит мне новенький велосипед. Тогда я был упрямым маленьким засранцем, и мне хотелось утереть ему нос, а еще я очень хотел этот велосипед. Я заключил пари и прочитал тридцать его книг, а потом продолжил

читать, и это изменило мою жизнь, он изменил мою жизнь. Я получил новый велосипед как раз к летним каникулам, но потом почти не ездил на нем, потому что был слишком занят чтением. После этого я захотел стать таким же учителем английского, как он, чтобы, возможно, однажды я смог сделать что-то подобное и изменить жизнь ребенка к лучшему. В тот день, когда все это началось, несколько учеников пришли с перемены со следами укусов. Они сказали, что какие-то взрослые преследовали детей и причиняли им боль, поэтому мы были закрыты. Никто в школе не знал, что происходит, но через час после начала карантина нас окружили родители, которые требовали своих детей. Это было безумие. Все были в панике, и множество окровавленных людей бегало по коридорам, пытаясь добраться до своих детей. Через несколько часов директор велел нам отвести оставшихся учеников в спортзал, чтобы они подождали, пока придут родители и заберут их. К этому времени в живых осталось двести, может быть, двести пятьдесят детей и по меньшей мере двадцать из них были… укушены.

Келси напрягается у меня на коленях и вырывается из моих объятий, чтобы повернуться ко мне лицом. По ее лицу текут слезы, глаза красные и опухшие, и она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Она берет мои руки в свои и тихо кивает.

— Расскажи мне.

Я смотрю ей в глаза и не хочу. Не хочу рассказывать, что произошло после этого. Я никогда не говорил об этом, никогда не рассказывал ребятам, как все это происходило. Как только я открываю рот, чтобы сказать ей, что не хочу, на меня обрушиваются видения того, что последует дальше, и все это просто начинает выплескиваться наружу.

— Больше никто не пришел, а было уже поздно, поэтому мы вытащили гимнастические коврики и наполовину выключили свет, чтобы они могли попытаться немного поспать. Сначала было много плача, но, в конце концов, все успокоились и заснули. Нас, учителей, оставалось всего пятеро, чтобы присматривать за ними, поэтому мы составили график дежурств посменно, чтобы кто-то бодрствовал всю ночь. Я дежурил с трех до шести, потому что все равно почти не спал. Около двух часов ночи меня разбудили стоны, а затем и крики. Сначала я подумал, что какие-то сумасшедшие каким-то образом проникли внутрь и напали, но все было намного хуже, и все произошло так быстро. Дети, которых укусили, умерли во сне и восстали, а мы были совершенно не готовы. Они просто разорвали спящих детей. Я… я пытался. Продолжал оттаскивать детей друг от друга, но было практически невозможно понять, кто на кого нападает. Повсюду было так много крови, и я не знал, к кому обратиться, кому помочь. В конце концов я просто схватил по одному ребенку в каждую руку и потащил их к трибунам, которые были сдвинуты, чтобы освободить место. Я поднял их на самый верх, оставил там, вне досягаемости, и нырнул обратно за другими. Мне удалось вывести еще шестерых детей в безопасное место, прежде чем за мной пришло слишком много погибших, поэтому я поднялся наверх вместе с детьми, которых мне удалось спасти, и наблюдал и слушал, как умирали мои ученики. Многие из них звали меня по имени, умоляя спасти их.

Я вырываю свои руки из ее, чтобы провести пальцами по волосам, которые падают мне на лицо, когда опускаю голову во время рассказа. Я дергаю за длинные пряди, чтобы боль помогла мне удержаться на поверхности бурлящих во мне эмоций, когда все, чего я действительно хочу, — это отпустить и утонуть, чтобы никогда больше не вспоминать об этом. Ее маленькие ручки гладят меня по бедрам, пытаясь утешить, но она молчит, позволяя мне действовать в моем собственном темпе. Я сдерживаю злые слезы, которые так и норовят пролиться, и говорю ровным голосом.

— Дети, которые были со мной на трибунах, плакали и кричали, но площадка была такой узкой, что я не мог добраться до них, не свалившись сам, поэтому просто пытался докричаться до них, что с нами все будет в порядке, что кто-нибудь придет за нами. И то, и другое было ложью. Ни с кем из них не было

все в порядке, и на самом деле я вовсе не спасал их, потому что каждый из этих детей был укушен. Мне просто удалось продлить их ужас, пока мы сидели там часами, в то время как все больше и больше их одноклассников превращались в зомби, стонали и тянулись к нам. Один за другим эти бедные, запуганные дети погибали от инфекции. Умирая, они просто валились с ног, и малейший толчок отправлял их обратно в ожидающие руки, цепляющиеся за нас. Затем, спустя несколько минут, они снова поднимались и тоже начинали стонать и тянуться. Я подвел их. Мне не удалось спасти ни одного из них. Я подвел их всех, принцесса, и я до сих пор вижу их оскаленные мертвые лица каждый день. Я просидел там еще три дня, глядя на все эти маленькие лица, которые не спас, и запоминал каждого, пока не пришли другие и не спасли меня.

— Это не твоя вина, Дэвин. Ты не делал этого с ними. Это не твоя вина, — она пытается сказать мне это прерывающимся голосом. Где-то внутри меня образовалась пара трещин, но их так много, что это едва ли исправляет то, с чем я живу.

— С тех пор я трижды приставлял пистолет к своей голове, но каждый раз, когда пытаюсь положить этому конец, их призраки приходят и окружают меня, и я не чувствую, что имею право прекратить свои страдания. Я чувствую, что мне нужно остаться в живых, чтобы кто-нибудь помнил о них. Но что, если однажды я окажусь недостаточно сильным и, в конце концов, решу забыть о них и просто отпустить?

Келси обхватывает ладонями мое лицо и пристально смотрит на меня. Когда она говорит, на ее лице отражается любовь и сострадание, и я не могу поверить, что заслуживаю их.

— Что, если ты предпочтешь помнить о них и любить их, вместо того чтобы страдать? Вспомни, как они смеялись и кричали от счастья, играя на перемене. Вспомни, как сияли их лица, когда они получали хорошую оценку, или как они удивлялись и радовались, когда понимали что-то новое и интересное, чему ты их научил? Дэв, что, если они преследуют тебя, потому что хотят, чтобы ты помнил, кем они были, а не кем стали?

Я отшатываюсь при мысли об этом и зажмуриваю глаза. Все, что я видел с тех пор, как это началось, — страх, а затем голод, когда они потянулись ко мне. Я слышал их крики и плач и забывал о том, кто они такие. Я забыл, как заразительно смеялся Сет Макмиллен, и как он заставлял весь класс смеяться так, что даже я начинал улыбаться. Я забыл, как Аннабет, в очках с толстыми стеклами, прижимала свои книги к груди, когда читала что-то, что делало ее счастливой. Я забыл о Дженни, Вайолет и Бекки, которые на протяжении всего урока передавали друг другу записки и сдерживали смех, думая, что я их не услышу. Я забыл о том, как Томас, Гэвин и Макс устраивали шутливые битвы мстителей на детской площадке и как они играли в камень, ножницы, бумагу, чтобы узнать, кто в этот день станет Железным человеком. Когда я снова открываю глаза, они все сидят вокруг нас, уплетая яблочное пюре, их нетерпеливые лица обращены вверх, они ждут, когда я начну читать следующую главу «Гарри Поттера», «Котов-воителей» или любого другого романа, над которым мы работали.

Их счастливые лица, наконец, прорывают плотину, за которой я скрываю свою боль, и все это выплескивается наружу. Я не плакал с тех пор, как это случилось. Я бушевал, кричал и проклинал, но никогда не оплакивал прекрасных детей, о которых когда-то заботился и которым помог вырасти. Когда горячие, обильные слезы текут по моему лицу, а рыдания сотрясают мое тело, Келси обнимает меня и крепко прижимает к себе, в то время как каждая падающая слезинка заделывает еще одну трещину в моей душе.

Мой голос звучит хрипло, когда я зарываюсь лицом в ее волосы и шепчу: «Спасибо тебе».

Келси

Мы держимся друг за друга часами. Никаких разговоров, мы наговорили достаточно и поделились тем, чем нам нужно было поделиться — теперь просто держимся друг за друга, утешаемся друг другом, осмысливаем то, через что нам пришлось пройти.

Теперь, когда я озвучила это, сказала вслух о том, что произошло и что я чувствовала, чувствую, что стала на шаг или два ближе к тому, чтобы простить себя за то, что в гневе нажала на курок, и простить Тару за ту роль, которую она сыграла в том, что привело нас туда. Я знаю, что, если поделюсь этим с Дэвом, это не станет волшебным лекарством от всего безумия, которое живет в моей голове, но я уже чувствую себя легче, когда выплескиваю это наружу.