Шрифт:
Евгений Николаевич Трубецкой
УМОЗРЕНИЕ В КРАСКАХ
Репринтное издание
Подготовлено при участии
Центра научно-инженерных проблем
Ответственный за выпуск А. Н. Сытин
I
Вопросъ о смысл жизни, быть-можеіъ, никогда не ставился боле рзко, чмъ въ настоящіе дни обнаженія мірового зла и безсмыслицы.
Помнится, года четыре тому назадъ я постилъ въ Берлин синематографъ, гд демонстрировалось дно акваріума, показывались сцены изъ жизни хищнаго водяного жука. Передъ нами проходили картины взаимнаго пожиранія существъ — яркія иллюстраціи той всеобщей безпощадной борьбы за существованіе которая наполняетъ жизнь природы. И побдителемъ въ борьб съ рыбами, моллюсками, саламандрами неизмнно оказывался водяной жукъ, благодаря техническому совершенству двухъ орудій истребленія: могущественной челюсти, которой онъ сокрушалъ противника, и ядовитымъ веществамъ, которыми онъ отравлялъ его.
Такова была въ теченіе серіи вковъ жизнь природы, такова она есть и таковою будетъ въ теченіе неопредленнаго будущаго Если насъ возмущаетъ это зрлище, если при вид описанныхъ здсь сценъ въ акваріум въ насъ зарождается чувство нравственной тошноты, это доказываетъ, что въ человк есть зачатки другого міра, другого плана бытія. Вдь самое наше человческое возмущеніе не было бы возможно, если бы этетъ типъ животной жизни представлялся намъ единственной въ мір возможностью и если бы мы не чувствовали въ себ призванія — осуществить другое.
Этой безсознательной, слпой и хаотичной жизни вншней природы противополагается въ человк иное, высшее велніе, обращенное къ его сознанію и вол. Но, несмотря на это, призваніе пока остается только призваніемъ: мало того, сознаніе и воля человка на нашихъ глазахъ низводятся на степень орудій тхъ темныхъ, низшихъ животныхъ влеченій, противъ которыхъ они призваны бороться. Отсюда — то ужасающее зрлище, которое мы наблюдаемъ.
Чувство нравственной тошноты и отвращенія достигаетъ въ насъ высшаго предла, когда мы видимъ, что, вопреки призванью, жизнь человчества въ его цломъ поразительно напоминаетъ то, что можно видть на дн акваріума. Въ мирное время это роковое сходство скрыто, замазано культурой; напротивъ, въ дни вооруженной борьбы народовъ оно выступаетъ съ цинической откровенностью; мало того, оно не затемняется, а, наоборотъ, подчеркивается культурой: ибо въ дни войны самая культура становится орудіемъ злой, хищной жизни, утилизируется по преимуществу для той же роли, какъ челюсть въ жизни водяного жука. И принципы, фактически управляющіе жизнью человчества поразительно уподобляются тмъ законамъ, которые властвуютъ въ мір животномъ: такія правила, какъ «горе побжденнымъ» и «у кого сильне челюсть, тотъ и правъ», которыя въ наши дни провозглашаются какъ руководящія начала жизни народовъ, суть не боле и не мене, какъ возведенные въ принципы біологическіе законы.
И въ этомъ превращеніи законовъ природы въ принципы, — въ этомъ возведеніи біологической необходимости въ этическое начало — сказывается существенное различіе между міромъ животнымъ и человческимъ, — различіе не въ пользу человка.
Въ мір животномъ техника орудій истребленія выражаетъ собою простое отсутствіе духовной жизни: эти орудія достаются животному какъ даръ природы, помимо его сознанія и воли. Наоборотъ, въ мір человческомъ они — всецло изобртенія человческаго ума. На нашихъ глазахъ цлые народы вс свои помыслы сосредоточиваютъ преимущественно на этой одной цли — созданія большой челюсти для сокрушенія и пожиранія другихъ народовъ. Порабощеніе человческаго духа низшимъ матеріальнымъ влеченіямъ нивъ чемъ не сказывается-такъ сильно, какъ въ господств этой одной цли надъ жизнью человчества, — господств, которое неизбжно принимаетъ характеръ принудительный. Когда появляется на міровой арен какой-нибудь одинъ народъ-хищникъ, который отдаетъ вс свои силы техник истребленія, вс остальные въ цляхъ самообороны вынуждены ему подражать, потому что отстать въ вооруженіи — значитъ рисковать быть съденными. Вс должны заботиться о томъ, чтобы имть челюсть, не меньшую, чмъ у противника. Въ большей или меньшей степени вс должны усвоить себ образъ звриный.
Именно въ этомъ паденіи человка заключается тотъ главный и основной ужасъ войны, передъ которымъ блднютъ вс остальные. Даже потоки крови, наводняющіе вселенную, представляютъ собою зло меньшее по сравненію съ этимъ искаженіемъ человческаго облика!
Всмъ этимъ съ необычайной силой, ставится вопросъ, который всегда былъ основнымъ для человка, — вопросъ о смысл жизни. Сущность его — всегда одна и та же: онъ не можетъ измняться въ зависимости отъ тхъ или другихъ преходящихъ условій времени. Но онъ тмъ опредленне ставится и тмъ ясне сознается человкомъ, чмъ ярче выступаютъ въ жизни т злыя силы, которыя стремятся утвердить въ мір кровавый хаосъ и безсмыслицу.
Въ теченіе безпредльной серіи вковъ въ мір царствовалъ адъ — въ форм роковой необходимости смерти и убійства. Что же сдлалъ въ мір человкъ, этотъ носитель надежды всей твари, свидтель иного высшаго замысла? Вмсто того, чтобы бороться противъ этой «державы смерти», онъ изрекъ ей свое «аминь». И вотъ, адъ царствуетъ въ мір съ одобренія и согласія человка, — единственнаго существа, призваннаго противъ него бороться: онъ вооруженъ всми средствами человческой техники. Народы живьемъ глотаютъ другъ друга: народъ, вооруженный для всеобщаго истребленія, — вотъ тотъ идеалъ, который періодически торжествуетъ въ исторіи. И всякій разъ его торжество возвщается однимъ и тмъ же гимномъ въ честь побдителя, — «кто подобенъ зврю сему!»
Если въ самомъ дл вся жизнь природы и вся исторія человчества завершаются этимъ апоеозомъ злого начала, то гд же тотъ смыслъ жизни, ради котораго мы живемъ и ради котораго стоитъ жить? Я воздержусь отъ собственнаго отвта на этотъ водросъ. Я предпочитаю напомнить то его ршеніе, которое было высказано отдаленными нашими предками. То были не философы, а духовидцы. И мысли свои они выражали не въ словахъ, а въ краскахъ. И тмъ не мене ихъ живопись представляетъ собою прямой отвтъ на нашъ вопросъ. Ибо въ ихъ дни онъ ставился не мене рзко, чмъ теперь. Тотъ ужасъ войны, который мы теперь воспринимаемъ такъ остро, для нихъ былъ зломъ хроническимъ. Объ «образ звриномъ» въ ихъ времена напоминали безчисленныя орды, терзавшія Русь, Звриное царство и тогда приступало къ народамъ все съ тмъ же вковчнымъ искушеніемъ: «все сіе дамъ теб, егда поклонишисямн».
Все древне-русское религіозное искусство зародилось и выросло въ борьб съ этимъ искушеніемъ. Въ отвтъ на него древне-русскіе иконописцы съ поразительной ясностью и силой воплотили въ образахъ и краскахъ то, что наполняло ихъ душу — видніе иной жизненной правды и иного смысла міра. Пытаясь выразить въ словахъ сущность ихъ отвта, я, конечно, сознаю, что никакія слова не въ состояніи передать красоты и мощи этого несравненнаго языка религіозныхъ символовъ.
II
Сущность той жизненной правды, которая противополагается древне-русскимъ религіознымъ искусствомъ образу звриному, находитъ себ исчерпывающее выраженіе не въ томъ или иномъ иконописномъ изображеніи, а въ древне-русскомъ храм въ его цломъ. Здсь именно храмъ понимается какъ то начало, которое должно господствовать въ мір. Сама вселенная должна стать храмомъ Божіимъ. Въ храмъ должны войти все человчество, ангелы и вся низшая тварь. И именно въ этой иде мірообъемлющаго храма заключается та религіозная надежда на грядущее умиротвореніе всей твари, которая противополагается факту всеобщей войны и всеобщей кровавой смуты. Намъ предстоитъ прослдить здсь развитіе этой темы въ древне-русскомъ религіозномъ искусств.
Здсь мірообъемлющій храмъ выражаетъ собою не дйствительность, а идеалъ, не осуществленную еще надежду всей твари. Въ мір, въ которомъ мы живемъ, низшая тварь и большая часть человчества пребываетъ пока вн храма. И постольку храмъ олицетворяетъ собою иную дйствительность, то небесное будущее, которое манитъ къ себ, но котораго въ настоящее время человчество еще не достигло. Мысль эта съ неподражаемымъ совершенствомъ выражается архитектурою нашихъ древнихъ храмовъ, въ особенности новгородскихъ.