Умри в одиночку
Шрифт:
– Пока мне нужно знать, не приехал ли спецназ в посёлок раньше нас и не готовит ли нам засаду. Чопар живёт как раз там, где ему всё будет видно. Мне не хотелось бы потерять тебя раньше, чем ты увидишь, что и как я сделаю, чтобы оценить.
– Почему – потерять меня? – усмехнулся полковник, понимая, что Гайрбеков слегка издевается над ним, подначивает и старается принизить, чтобы себя в собственных глазах возвысить. Обычная тактика человека, который стремится к лидерству, хотя не вполне уверен, что имеет
– Я тебе уже объяснил ситуацию… Ты им не нужен. Тебя застрелят сразу и без уговоров, чтобы со следствием не возиться. А я нужен для показательного суда. Чтобы громкое дело было. Чтобы по телевизору меня показать. Но не расстраивайся. Я тоже живым не дамся. Я предпочитаю жить свободным и умереть свободным, как и Гойтемир…
– Все мы так говорим, пока наше время не подойдёт… – философски изрёк Док Доусон. – А у тебя, по-моему, просто мания величия. Это до добра не доводит…
Берсанака ничего не ответил, только посмотрел на него серьёзно. И полковнику показалось, что на него посмотрел настоящий дикий медведь…
– Шевели ногами… – всё же подогнал Берсанака напарника.
Он уже не считал себя, кажется, проводником полковника. Он, поскольку именно ему предстояло выполнение дела, которое сам Док Доусон выполнить не мог, считал себя, по меньшей мере, только равноправным напарником…
На месте смотреть было, по сути дела, нечего. Двухэтажное здание детского дома. Капитан Матроскин с лейтенантом Висаровым и младшим сержантом Игумновым обошли его кругом. Из здания вышла женщина средних лет, спросила у лейтенанта что-то по-чеченски. Тот ответил тоже на родном языке. И всё это так, словно капитана здесь и не было. Женщина ушла.
– Это местный директор, – с опозданием представил женщину Виса. – Ночует сегодня здесь, чтобы дети чего не натворили… У неё рука тяжёлая, дети её одну и боятся… Я сказал, что мы обеспечиваем безопасность комиссии ПАСЕ.
– Нормально… А здесь чистый двор, выметено всё… Дворник, похоже, ответственный… – заметил Матроскин.
– Из-за этой комиссии детей не выпускают гулять. Чтобы не намусорили… Они сами порядок наводили, сами его и нарушать любят… Директор хочет, чтобы комиссия порядок оценила. Детей только завтра выпустят…
– А там что? – показал Матроскин на лестницу, приставленную к торцовой стене здания.
– Вход на чердак. Окно выходит на противоположную сторону.
– Вот там мы с младшим сержантом и заночуем. С противоположной стороны, как я понимаю, собачий питомник…
– Да, тот самый питомник, который всех волнует… – сказал лейтенант.
– Там дыры в заборе.
– Дети к собакам бегают. Начальник питомника разрешает.
– Процесс социализации… – подсказал Игумнов. – Собакам такой профессии это насущно необходимо.
– Собак готовят жить при социализме? – ехидно переспросил лейтенант, считающий, что всё «соци» имеет отношение к социализму.
– Нет, их учат нормально чувствовать себя в человеческом социуме. Эти собаки не должны бросаться на людей. Им специально прививается привычка к общению с толпой.
– Грамотные у вас, товарищ капитан, солдаты… – заметил лейтенант. – Наверное, и с высшим образованием…
– Есть двое и с высшим образованием, – словно не заметил тона Матроскин. – А Игумнов… Ты среднюю школу-то закончил как?
– С грехом пополам… – сознался Мишка. – Мне неинтересно там было…
– А рассуждаешь, как академик… – обиженно заметил лейтенант.
– У него общий интеллект высокий… – Матроскин не сказал, чей общий интеллект он считает низким. – И боевая подготовка тоже… Вы, лейтенант, предупредите директора детского дома, чтобы не пугалась, если шаги над головой услышит. Безопасность, должна понимать…
– Я скажу… – лейтенант заторопился в детский дом.
Капитан подправил микрофон «подснежника».
– Я – Аврал, всем… Как обстановка?
– Я – Транзит. Разобрались по постам.
– Работайте… Внимательность полная. Докладывать только тогда, когда что-то будет.
– Понял… Там как?
– Нашёл место, где выспимся… Чердак детского дома…
– Бум ждать, Серёжа…
– Бум, Влад, ждать…
Вернулся Виса:
– Поморщилась, но согласилась. Говорит, если что понадобится, туалет рядом с главным входом. По коридору направо за угол, сразу за детским гардеробом, вторая дверь. Там же вода.
– Спасибо. Мы терпеливые. И до кустов в случае необходимости добежим. Уже почти стемнело. Мы полезли на чердак, вы отвезите оставшихся на вышку. Пусть устраиваются. Тенор, понял? – последние слова были произнесены в микрофон.
– Так точно, гражданин начальник… – отозвался старший прапорщик.
– Связь надёжная? – спросил Висаров.
– Как и люди…
– Аврал, внимание! Я – Транзит. Вижу на тропе в отдалении двоих. Точно опознать не могу, уже темновато. Один прихрамывает. Идут спешно.
– Понял, пропускайте их, если опознаете, сжимайте кольцо…
Лейтенант ждал объяснений, в глазах светилось любопытство.
– Давайте, доставьте снайпера к вышке… – поторопил его Матроскин…
Полковник Доусон звонил первым. Берсанака не понял ни слова, потому что разговор вёлся не на английском. Возможно, это был итальянский или французский языки, возможно, ещё какой-то европейский. которого Гайрбеков не знал. Он на слух всегда выделял немецкий, турецкий и греческий. Остальные смешивались в непонятную речь, и только иногда проскальзывали общеупотребимые в разных языках слова.