Умри, ведьма!
Шрифт:
Онемевший Армед, стоя на коленях, тупо смотрел, как умирает его побратим. Хотел двинуться, но не мог. Каким-то звериным инстинктом он чуял, что смерть Гейра не случайна, не нелепа, что в нее нельзя вмешиваться.
— Откуда стрела взялась?! — крикнул он наконец. — Откуда?! Ей же неоткуда было!
Сайнем встал, начал, не торопясь, одеваться.
— Это цена, — устало пояснил он. — Так устроена магия. За смерть нужно платить другой смертью. А маг — это тот, кто всегда платит чужой.
Глава 13
В Забродье Карстен
— Пустишь меня твою кузню посмотреть?
Тот развел руками:
— А чего? У меня от людей секретов нет. Идите, глядите.
Ничего страшного в кузнице не случилось. Не заплясали на стенах молоты и зубила, не треснула наковальня, не расплавилась, не потекла наваленная на полу крица.
Десси порасспросила Громовика, где тот берет глину для горна, какое железо — королевское или дивье — лучше для перековки, а потом сообщила Карстену:
— Ехать надо, доменос. До темноты хорошо бы домой добраться.
Карстен от гнева даже дар речи потерял. Долго проклятая ведьма будет из него жилы тянуть? Но при кузнеце затевать ссору не хотелось. Карстен вскочил в седло. Гнедая коренастая, ширококостная кобылка, лучшая лошадь Павинки, испуганно шарахнулась, так как была непривычна к шпорам и мужским коленям. Карстен от души огрел ее хлыстом и подождал, пока Десси устроится за его спиной. («Из-за этой сучки шеламской приходится еще и див знает на ком ездить! Соображает она хоть, чего мне все это стоит?!»)
Когда выехали за околицу, шеламка сказала:
— Теперь поехали в Барсиху.
— Может, сразу на ту сторону Шелама? — не без сарказма поинтересовался Карстен.
— Вернуться не успеем, — отозвалась Десси.
— Ты хоть знаешь, чего ищешь? — спросил он, хотя на языке вертелся совсем другой вопрос.
Десси не ответила, только кивнула и покрепче ухватилась за его пояс.
Карстен беззвучно выругался, хлестнул по левому боку глупую скотину, которая не понимала другого обращения, и повернул в сторону Барсихи. Грудь и живот у шеламки были на диво мягкие, налитые, и это также выводило Карстена из себя.
Барсихинский кузнец был уже стар, мал ростом и лысоват, глаза его почти потеряли цвет, но взгляд был едкий, словно кислота. Нежданных гостей он долго продержал у калитки, выспрашивая новости из Павинки и из столицы. Десси помалкивала, но кузнец не сводил с нее глаз. Наконец Карстен взял разговор в свои руки, сказал, что ищет мастера, чтобы подновить кое-что из своего оружия, но договариваться станет не прежде, чем посмотрит кузнецову работу. Тот кивнул:
— Я, правда, по оружию-то давно уж не работал. Ну поищу, может, что и осталось на погляд.
— А мне позволишь на кузницу взглянуть? — подала голос Десси.
— Смотри, ежели любопытно.
— А сглаза не боишься? — поинтересовалась она.
Кузнец презрительно скривился:
— Какой сглаз? Дура-баба, сразу видно. Железо
Десси расхохоталась:
— Верно, дура я. Пошли, потолкуем. У нас к тебе есть дело посерьезнее, чем починка всякой ржи.
В кузнице она, не таясь, рассказала про проклятье Лунева Гнезда, про белую паутину, про ослепленного колдуна.
— Без сильного оружия в замок соваться нельзя, — закончила она. — Мечом против женщины воевать опять же нельзя, а там, похоже, женщина окопалась. Так что нам нужен топор. И не из старого железа, а из новорожденной руды. Сможешь?
— Смогу, — ответил кузнец. — Тут на болотах рудные гнезда попадаются иногда. Небогатые, правда, но на топор наберем.
— Дальше, когда закаливать будешь, бросишь в воду три головки чертополоха.
— У моей старухи еще макового семени немного припрятано. Пойдет?
— Пойдет. Еще топорище из рябины надо, но это и в Павинке сделать можно.
— Да зачем? Скажу сыновьям, они все как надо вырежут. Дня через три можете за работой присылать. Платить чем будете?
Карстен стащил один из своих перстней и положил на стол перед кузнецом. Тот усмехнулся:
— Это вам в Павинке наговорили, будто я кровосос немыслимый? Не возьму. На что мне тут золото?
Карстен покраснел, и Десси поспешно сказала:
— Тогда придется расплачиваться, уже когда замок освободим. А не освободим — Павинка всем миром расплатится.
Кузнец хмыкнул:
— То-то им радости будет! Вы уж там смотрите, в замке-то, со всеми подряд не обнимайтесь. А то плакали мои деньги!
Тем же вечером Десси спросила у Гнешки, отчего в Павинке не любят барсихинского кузнеца.
— Так кровосос он и есть! — отозвалась повитуха. — Данату, сноху свою младшую, совсем загубил. С работой продыху не давал, да и бивал частенько — даже когда на сносях была, жать в поле выгонял. Это в наклонку-то! Заморил девку, она только родила и на второй день померла.
— Крутенек, — согласилась Десси.
— Это еще что! Ты слушай, что дальше было. Хок Лысый, кузнец-то, Данату на кладбище хоронить запретил — нечистой, мол, смертью померла. С отцом Данатиным едва до драки не дошло, но разве ж Хока со своего своротишь? А дальше еще хуже. Ребеночек-то тоже слабенький был. Только примечать стали — он днем все плачет, а по ночам успокаивается, вроде как чмокает даже. Ну, поставил Хок свечку под горшок, лег на лавку, будто спит, и стал ждать. В полночь дверь растворилась, только шагов не слышно ничьих. Потом чуть погодя зыбка заскрипела. Тут Хок горшок-то и поднял. Смотрит, а у зыбки мертвая Даната сидит, ребеночка грудью кормит да тетешкает. Другой бы прямо там на месте со страха бы и помер, а Хок схватил со стены кнут — и на невестку! Он ее, слышь-ка, и прежде тем кнутом охаживал, когда что не по нему было. Сказывают, до самой могилы Данату кнутом гнал. А наутро после того гроб откопал да тремя железными обручами забил. С тех пор вроде тихо все стало.