Умри, ведьма!
Шрифт:
— Прятать тебя надо так, чтоб в случае чего под рукой была.
— За открытой дверью прятать, — отозвался Рейнхард.
— Чего?
— Ну… — младший Лунек покраснел, припоминая, видимо, свои подвиги в подземелье, но продолжал: — Когда ищут чего-то или кого-то, если дверь на засов закрыта, ее обязательно с петель снесут. А если распахнута — глянут один раз, вроде нет никого, и все дела.
— И где нам такую дверь взять? — поинтересовался Карстен.
Рейнхард сощурился:
— А пусть она нам и правда сестрой будет. Не родной, конечно, — всякий знает, что у нас такой нет, а дальней какой-нибудь.
— А если станет? — возразила Десси. — А если ему только этого и надо?
— Да нет. — Рейнхард пренебрежительно отмахнулся. — Не дурак же он конченый. Если он нас хоть пальцем тронет — так и дня на нашем месте не просидит: тут против него не то что каждый человек — каждый камень встанет.
— Да не о том спорим, пустое все, — мрачно отозвалась Десси. — Вы хоть на руки мои взгляните. Кто поверит, что у высокородной такие руки?
— Так сделай с ними что-нибудь, ты же женщина! — бросил ей Карстен.
— Мильду попросим, — и тут нашелся Рейнхард. — Она еще нашей матушке прислуживала.
— Ну просите, просите… — скептически улыбнулась Десси.
— Три части тела у женщины должны быть длинными, три — короткими, три — большими, три — маленькими, три — мягкими, три — белоснежными, три — алыми и три — черными, как смоль.
Обнаженная Десси стояла в лохани с горячей водой. Мильда крутила шеламку туда-сюда, терла огромной колючей мочалкой и поучала Радку.
— Три длинных — коса и бедра, — она подергала Дессины волосы и дотянула их едва-едва до нижних углов лопаток. — Ну, длиньше косу за три дня не отрастить, да и на солнце не высветлить, как положено, — солнце теперь не то. Ладно, помоем с крапивой, лопухом да ромашкой, даже эта пакля немного посветлеет. А бедра вроде и так сойдут. Три коротких — нос и ладони. Волосы на затылок заберем, лоб откроем, глядишь, и на нос меньше смотреть будут. А на руки, — Мильда вздохнула, — на руки придется запястья повесить, тогда и ладони меньше покажутся. Дай-ка водицы!
Радка зачерпнула ковшом из бочки, подала Мильде. Та окатила Десси холодной водой и вновь взялась за мочалку. Радка же нависла над бочкой, ожидая, когда вода успокоится и можно будет оценить размеры собственного носа.
— Три большие — глаза и лоб. Под глаза немного тени положим, а надо лбом волосы взобьем, а еще лучше шапочку какую-нибудь приспособим и вуальку, чтобы на плечи падала. Тогда придется ей голову назад отгибать, вот и лоб будет большим казаться.
«И глаза туда же вылезут», — подумала Десси.
— Три маленькие — подбородок и стопы. Вот тут, у щек, кудряшки пустим, скулы прикроем, а к туфлям подошвы подвяжем. Она, правда, и без того высокая, но это и хорошо — к дылде лишний раз соваться не будут. Три мягких — груди и живот. Грудь придется лифом поднимать да белить. А на живот под платье подушечку положим, хотя… И под груди тоже придется! Свинцовый бы компресс на ночь приложить, да где его возьмешь? В старое время за свинцом к дивам посылали… Три белых — шея и руки. Ну постараемся, кожу выбелим хоть немного,
Она снова окатила Десси из ковша и велела вытираться.
— Пока довольно, а с вечера кожу белить начнем.
Шеламка ухватила Мильду за рукав:
— Постой, каблуки, вуальки — это все ладно. Ты скажи, держаться-то мне как?
— Да как хочешь! Смотри на молодых господ и за ними повторяй, только по-женски. Откуда дивам знать, как себя благородные девицы держат! А если ошибешься где, подумают, что к тебе низкая кровь примешалась. А ты что стоишь? — Нянька обернулась к Радке. — Беги, воду выплескивай.
И когда Радка скрылась за дверью, Мильда бросила шеламке через плечо:
— Держи себя так, будто тебе до смерти хочется, но дашь, только если посватается.
— Выхухоль! — сказал Карстен, когда ему представили отмытую и принаряженную шеламку. — Женщины моего рода были подобны первым весенним цветам на солнечном склоне холма, а ты… выхухоль.
И рявкнул:
— А ну встань ровно, ведьма, не кособочься!
Десси в парадном платье и вправду смотрелась «не так чтобы очень». Жесткая, расшитая золотом ткань отставала от ее спины на добрых пол-ладони, в плечах платье было беспощадно узко и трещало, несмотря на шнуровку у рукавов, шлейф вздернулся вверх, образовав подобие горба на пояснице, а потайная подушечка, придававшая многообещающую округлость животу, сползла на самые бедра. Кроме того, даже Мильдины притирания не смогли смягчить кожу шеламки и свести многолетний загар.
Они беседовали в Зале Арфистки — шестиугольной комнате с возвышением, где обычно принимала гостей маркграфиня. Сейчас на возвышении жалкой пародией на прежнее великолепие стояли Десси с сестрой и княжья нянька. Карстен в раздражении мерил комнату шагами, отпинывая подсыхающий тростник, которым был усыпан пол. Рейнхард сидел в оконном проеме и покусывал кулак, переживая за судьбу собственной затеи. Росписи на стенах — изящные большеглазые музыкантши и легконогие плясуньи в охряных и темно-красных струящихся одеждах — окончательно убеждали Десси в том, что по сравнению с благороднорожденными дамами она — именно выхухоль и ничто иное. С тем, что затея потерпела полный крах, вынуждены были согласиться все.
— Нарядили корову в боевое седло, — проворчала разочарованно Мильда.
Радка сказать ничего не осмелилась, лишь вздохнула и поджала губы.
И лишь Рейнхард не сдавался.
— Ну ладно, платья носить ты не умеешь, — обратился он к шеламке. — Но колдовать-то еще не разучилась? Глаза-то гостям отвести сможешь, будто ты этот самый весенний цветок и есть?
— Колдовать опасно, — отозвалась Десси и, увидев изумленно взлетевшие Рейнхардовы брови, пояснила: — Ты же помнишь, что с этим замком получилось. На каждого колдуна потом другой колдун находится. А про наш замок уже слухов пошло — в подол не соберешь. Ясно, что чужане без своего колдуна сюда не сунутся, а уж он рано или поздно обман почует.