Уна. Семь прях. Книга 4
Шрифт:
– Злого они сделают еще злее, а доброго добрее?
– Да, примерно.
«А одинокого – еще более одиноким», – подумала я и спросила:
– Мы всегда будем идти и идти? У нас никогда не будет своего дома?
Ралус посмотрел на меня так, будто я сунула ему под нос дохлую рыбу. И не ответил. Тогда я спросила по-другому:
– А куда мы идем сейчас?
– К одной интересной старушке. Она тебе понравится. Она умеет отвечать на каверзные вопросы. Впрочем, задавать их она тоже умеет. Но я уверен – вы поладите.
Когда он сказал «старушка», я представила кого-то похожего на Диланту, но женщина, к которой Ралус привез меня в этот раз, была совсем другой. К ней никак не подходило
Она мое – тоже.
– Как тебя зовут?
– Уна. Как зовут тебя?
– Элоис. Умеешь делать лодки?
– Нет, я умею только разговаривать с ними.
– Это одно и то же.
Она жила в маленьком домике на берегу моря, и домик этот был до краев заполнен досками, инструментами, стружкой, печеньем, разговорами и – ожиданием.
– Некоторым девочкам все не сидится на месте, – сказала она мне как-то вечером на третий день после того, как мы с ней остались вдвоем (на этот раз Ралус умчался особенно поспешно). – Все им кажется, что где-то там, на краю земли, можно отыскать свое счастье.
– На краю земли только Ворота смерти. Больше там ничего нет, – сказала я и увидела, что Элоис вздрогнула и переменилась в лице. А потом она вытерла глаза, будто хотела убрать невидимые слезы. И я поспешила объяснить: – Я жила там. Рядом с краем. Долго. Там нет ничего, кроме китов, моря и птиц.
Тогда Элоис улыбнулась и протянула мне печенье. Она сказала:
– Вот и я так думаю. Нечего там делать маленьким девочкам, да?
Я кивнула. Печенье было очень вкусное.
В доме Элоис была всего одна комната, одна кровать и очень мало места, поэтому я спала в недоделанной лодке, завернувшись в теплое одеяло, которое пахло смолой и корицей. Мне нравилось спать так. И мне нравилась Элоис.
Недалеко от ее дома был маяк.
– Мой сын работает на маяке, – сказала Элоис и показала мне огромную башню.
Мне понравился маяк. Он горел по ночам, как бакены вокруг Веретена. И мне нравился ее сын Дик. Он был чем-то похож на Ралуса.
– Ты давно знаешь Ралуса? – спросила я Элоис.
– Ну, если честно, я совсем его не знаю. Первый раз в жизни увидела, когда вы вдруг постучали ко мне на рассвете.
– Почему же ты нас впустила?
– Потому что я всегда пускаю в дом тех, кто вежливо стучится в дверь.
– Но почему ты ему помогаешь, если совсем не знаешь?
– Иногда люди помогают другим не потому, что знают их, а потому, что так надо.
– Но ведь он откуда-то узнал про тебя, и про твой дом, и про то, что ты откроешь нам дверь!
Элоис посмеялась.
– У нас есть общие знакомые.
– Травник, да?
– Травник? Нет, Травника я не знаю. Но у меня есть старинный друг, он живет в красивом городе Алекте, и он попросил меня приютить всякого, кто постучит в мою дверь вот так.
И она отстучала по борту лодки сложный ритм. Я услышала в нем слова: «отвори ворота, твоя помощь нужна». И я вспомнила, что во все дома, где Ралус оставлял меня, он стучался именно так.
– Таких домов очень много во всех землях, – поняла я.
– Каких – таких?
– Которые верят этому стуку и открывают двери.
Элоис усмехнулась и сказала:
– Хотела бы я знать об этом раньше. Научила бы этому стуку одну непоседливую девочку.
Я не знала, кого Элоис имеет в виду, но и спрашивать не стала. Мало ли какие тайны хранит эта лодочница. Я видела, что и ее, и ее сына съедает какая-то тревога, они тосковали по кому-то, кто был с ними, а теперь далеко.
Однажды к Элоис пришла женщина с такими же белыми волосами, какие были у всех на Элише. Элоис не было дома, но я не испугалась. Тоска и тревога этой женщины делали ее совсем беззащитной и беспомощной. Она улыбнулась мне, присела рядом и спросила:
– Ты Уна, да? А я – Эрли.
Я подняла на нее глаза. Эрли! Так звали одну из дочек Лурды! Значит, эта женщина тоже с Элиши? Я спросила ее об этом, но Эрли покачала головой:
– Нет, я никогда не видела Семи островов, но мои родители родились и выросли там: мама на Лассе, а папа на Птичке. Судьба забросила их сначала в Рионелу, а потом – в Алекту. Ты была в Алекте? А в Контакоре или Борне?
Я покачала головой.
– А в Рионеле?
Нет, там я тоже не была.
Наш разговор получался трудным, будто ему приходилось перебираться через огромные валуны, завалившие тропинку.
– Рионела очень далеко отсюда, на краю земли.
Опять они про этот край!
– Нет, – сказала я сердито. – На краю земли – Веретено, мой остров, а за ним есть еще Ворота смерти, но туда никто не плавает, даже птицы не садятся на них отдохнуть. Оттуда приходит зима.
– Да! – беловолосая Эрли оживилась, будто услышала старую сказку, которую знала когда-то, но забыла. – Мама пела мне песню о Зимнем доме!
И она запела чистым, звонким голосом:
У пряхи одной сломалась прялка,У другой – упало веретено.У пряхи третьей запуталась нитка,Четвертая нить порвала.А пятая спать легла, не закончив труды,Не смотала нитки в клубки.Шестая забыла имя свое,Седьмая – все имена.Лори-лори-лори-ла,Забыла все имена.Лори-лори-лори-ла,Так родилась зима.Я сидела, сжавшись в комочек, боясь пошевелиться и спугнуть песню. Почему-то я знала ее, будто бы помнила, будто бы сам ветер Веретена напевал мне ее вместо колыбельной. И я знала, о чем говорится в песне дальше.
Дом пустой, холодный дом,Дом старухи-зимы.Страх и холод ползет из негоНа мой любимый мир.Проснуться не может пряха,Распутать не может нить.Черные ворота смертиНастежь растворены.Некому прялку починить,Преломить хребет зимы.Лори-лори-лори-ла,Темные холода.Лори-лори-лори-ла,