Ундина
Шрифт:
Еще более расстроили отношения между обитателями замка всякие диковинные штуки, происходившие с Хульдбрандом и Бертальдой в сводчатых переходах - ни о чем таком раньше никто и не слыхивал. Высокий белый человек, в котором Хульдбранд слишком хорошо узнал дядюшку Кюлеборна, а Бертальда - призрачного колодезных дел мастера, нередко появлялся перед ними, грозя им, особенно Бертальде, так что она несколько раз заболевала от испуга, и уже подумывала было, не покинуть ли замок. Но она слишком любила Хульдбранда, к тому же не чувствовала за собой никакой вины, ибо ни разу между ними дело не дошло до настоящего объяснения. С другой же стороны, она не знала, куда ей податься. Старый рыбак, в ответ на известие господина фон Рингштеттена, что Бертальда находится у него, нацарапал неразборчивым почерком, насколько позволяли ему
Однажды, когда Хульдбранд выехал за ворота замка, Ундина собрала слуг и велела прикатить большой камень, чтобы вплотную завалить им великолепный колодец посреди замкового двора. Люди пытались возражать ей, говоря, что им придется тогда носить воду снизу, из долины. Ундина печально улыбнулась:
– Мне очень жаль, что вам прибавится работы, дети мои, - сказала она. Я готова была бы сама носить кувшины с водой, но этот колодец надо замуровать. Поверьте мне на слово, иначе нельзя, этим мы избегнем гораздо большей беды.
Слуги рады были угодить своей кроткой госпоже; без дальнейших расспросов они взялись за огромный камень. Поднятый их руками на воздух, он уже повис над колодцем, как вдруг прибежала Бертальда и крикнула, чтобы они остановились: ей де носят из этого колодца воду для умывания, а вода эта особенно хороша для ее кожи и она ни за что не допустит, чтобы его замуровали. Однако Ундина с обычной своей мягкостью, но с необычной решительностью настояла на этот раз на своем; она сказала, что ей, хозяйке дома, пристало распоряжаться по хозяйству так, как она сочтет нужным, и ей не перед кем отчитываться, кроме своего супруга и господина.
– Но глядите же, глядите, - возмущенно и испуганно воскликнула Бертальда, - как эта бедная чистая водица бьет ключом, извивается в муках и отчаянии, что ее скроют от ясного солнышка и приветливых человеческих лиц, которым она служит зеркалом!
И в самом деле, струя воды от подземного родника шипела и плескалась самым удивительным образом - казалось, будто что-то хочет силой пробиться из-под земли наружу, но Ундина еще строже потребовала, чтобы ее приказание было исполнено. Впрочем, строгость эта была излишней. Замковая челядь столь же охотно повиновалась своей кроткой госпоже, сколь рада была случаю осадить своенравную Бертальду, и как бы та ни бранила их и ни грозила, камень вскоре прочно накрыл отверстие колодца. Ундина задумчиво облокотилась на него и своим тонким пальчиком начертала что-то на его поверхности. Но, должно быть, у нее в руке было что-то острое и едкое, ибо когда она отошла, а другие приблизились, они увидели вытравленные на камне какие-то диковинные знаки, которых до этого никто на нем не замечал.
Когда вечером рыцарь вернулся, Бертальда встретила его вся в слезах и рассыпалась в жалобах на поведение Ундины. Он бросил на жену суровый взгляд, и бедная женщина удрученно опустила голову, однако, сохранив самообладание, молвила:
– Мой супруг и повелитель не станет ведь бранить своих крепостных, не выслушав их, а уж свою законную супругу и подавно.
– Говори, что побудило тебя совершить этот странный поступок, - с мрачным видом произнес рыцарь.
– Я бы хотела сказать тебе это наедине, - вздохнула Ундина.
– Ты можешь так же точно сказать это и при Бертальде, - возразил он.
– Хорошо, если ты так велишь, - сказала Ундина, - но не требуй этого! О, прошу тебя, не требуй этого!
Она выглядела такой смиренной, прекрасной и покорной, что в сердце рыцаря мелькнул луч прежней, светлой поры. Он ласково взял ее под руку и увел в свой покой, где она обратилась к нему с такими словами:
– Ты ведь знаешь моего злобного родича Кюлеборна, о возлюбленный повелитель, и часто к неудовольствию своему встречал его в переходах замка. Бертальду он не раз пугал так сильно, что ей случалось занемочь. А все оттого, что у него нет души, он - порождение стихии, способен отражать лишь внешнюю сторону мира, внутренняя же сущность остается ему недоступной. Порой он видит, что ты недоволен мной, а я со своим детским умом плачу из-за этого, Бертальда же, может быть, в то самое время случайно смеется. Вот он и вообразил себе бог весть что и незваный-непрошеный вмешивается то так, то этак в нашу жизнь. Что толку, что я браню его за это, сержусь и отсылаю прочь? Он не верит ни одному моему слову. Его скудное бытие не знает, как схожи меж собой страдания и радости любви, как тесно они переплетаются друг с другом, так что их не разделить никакой силон. Из-под слез проглядывает улыбка, и улыбка отворяет двери слезам.
Улыбаясь и плача, она глядела снизу вверх на Хульдбранда, который вновь ощутил в своем сердце все очарование прежней любви. Она почувствовала это, теснее прижалась к нему и продолжала сквозь слезы радости:
– Раз уж словами его было не утихомирить, я вынуждена была запереть перед ним дверь, а его единственная дверь к нам - этот колодец. С духами всех прочих родников, вплоть до самой долины, он рассорился, и лишь дальше вниз по Дунаю, куда влились кое-кто из его друзей, вновь начинается его царство. Потому-то я и велела завалить отверстие колодца камнем и начертала на нем знаки, которые сковывают всю силу не в меру ретивого дяди. Теперь он не станет поперек дороги ни тебе, ни мне, ни Бертальде. Люди же могут, невзирая на эти знаки, приложив самые обычные усилия, откатить этот камень. Им это не помешает. Итак, если хочешь, сделай так, как настаивает Бертальда, но поистине, она не ведает, о чем просит. Именно в нее прежде всего метил этот мужлан Кюлеборн, а если бы стряслось то, против чего он предостерегал меня, и что могло бы случиться без злого умысла с твоей стороны, - ах, милый, и тебе грозила бы опасность!
Хульдбранд почувствовал всем сердцем великодушие своей жены: как старательно она оттесняла своего грозного защитника, да к тому же еще и навлекла на себя упреки Бертальды! Он нежно обнял ее и молвил с чувством:
– Камень останется на месте, и все останется навеки так, как ты хочешь, моя милая, родная Ундина!
Она робко ластилась к нему, счастливая, что слышит вновь давно умолкнувшие слова любви, и наконец сказала:
– Любимый друг, раз ты сегодня так добр и ласков со мной, могу ли я осмелиться просить тебя об одной вещи? Видишь ли, ты в чем-то схож с летним днем. В самый разгар своего сияющего великолепия он внезапно обвивает чело сверкающим грозовым венцом и предстает в раскатах грома истинным царем и земным божеством. Вот так и ты - очами и устами мечешь молнии и гром, и это очень тебе к лицу, хоть я и плачу, глупая, порой от этих вспышек гнева. Но никогда не делай этого на воде или хотя бы вблизи какой-нибудь воды {7}. Понимаешь, тогда мои родичи получат власть надо мной. Неумолимые в своей ярости, они вырвут меня из твоих объятий, вообразив, что одной из их рода нанесена обида, и до конца своих дней я буду вынуждена жить там внизу, в хрустальных дворцах и не смогу подняться к тебе наверх, а если бы они и послали меня к тебе - о боже! это было бы в тысячу раз хуже! Нет, нет, дорогой мой, если ты хоть немного любишь свою бедную Ундину, ты не допустишь этого!
Он торжественно обещал ей выполнить ее просьбу, и супруги вышли из своего покоя влюбленные и счастливые. Тут им повстречалась Бертальда с несколькими работниками, которых она успела кликнуть,
– Ну что, тайные переговоры, как видно, закончены, и камень можно убрать, - сказала она ворчливым тоном, который усвоила себе в последнее время.
– Эй, люди, отправляйтесь и беритесь за дело!
Но рыцарь, возмущенный ее вызывающим поведением, коротко и строго бросил:
– Камень останется на своем месте.
Вдобавок он стал корить Бертальду за резкое обращение с Ундиной, после чего работники с плохо скрываемой улыбкой удовольствия разошлись по своим делам, Бертальда же, побледнев, поспешила уйти в свою комнату.
Наступило время ужина, а Бертальда все не появлялась. За ней послали; слуга нашел ее покои пустыми и принес только запечатанное письмо, предназначенное господину рыцарю. Тот, ошеломленный, вскрыл его и прочел: "Я со стыдом чувствую, что я всего лишь бедная рыбачка. Если на мгновение я забыла об этом, то искуплю свою вину в жалкой лачуге моих родителей. Живите счастливо со свой красавицей женой!"