Ундина
Шрифт:
– Но только наша лодчонка коснулась воды, как разразилась ужасная буря, которая и сейчас еще бушует у нас над головой. Волны словно только того и ждали, чтобы затеять бешеную пляску и закружить нас в своем водовороте. Они вырвали весла из рук моих гребцов и унесли прочь их обломки. А нас самих, беспомощных перед темными силами природы, несло по гребням волн к вашему дальнему берегу, который уже проглядывал в тумане и в пене струй. Челнок вертело и кидало с неистовой силой. Не знаю, он ли перевернулся, я ли вылетел из него. В смутном страхе близящейся ужасной гибели я несся все вперед, пока волна не выбросила меня сюда, под деревья, на ваш остров.
– Да уж, поистине остров!
–
– Еще недавно это была коса, а теперь, когда лесной ручей и озеро совсем с ума посходили, все у нас выглядит по-другому.
– И мне так почудилось, - заметил священник.
– Когда я в темноте пробирался вдоль воды и кругом неистовствовала буря, я разглядел, наконец, что-то вроде протоптанной тропинки, которая терялась в водовороте, но тут я увидел свет в вашей хижине, отважился пойти на огонек, и вот, благодарю отца небесного, который спас меня из волн и к тому же привел к таким благочестивым людям как вы; тем более, кто знает, увижу ли я еще когда-нибудь в сей жизни живую душу, кроме вас четверых,
– Это почему же?
– спросил рыбак.
– Кто знает, сколько еще продлится эта игра стихий, - возразил священник.
– А я уже в преклонных летах. И слабый ручеек моего земного бытия может иссякнуть и уйти под землю раньше, чем схлынет разлив лесного ручья. Да и вообще легко может случиться, что вода меж вами и лесом будет все прибывать и отрежет вас от остальной земли, так что вам на вашей рыбачьей лодочке будет не доплыть туда, и обитатели твердой суши и вовсе позабудут о вас в своей суете земной.
При этих словах старуха вздрогнула, перекрестилась и молвила: Упаси господь!
Но рыбак, с усмешкой взглянув на нее, сказал: Каков, однако, человек! Ведь уж для тебя-то, дорогая женушка, ничего бы не изменилось. А ходила ли ты за все эти годы хоть раз дальше опушки леса? И видала ли ты других людей кроме Ундины и меня? А теперь вот к нам пришли господин рыцарь и священник, Если мы превратимся в забытый островок, они останутся у нас. Так ты еще будешь и в выигрыше.
– Не знаю, право, - сказала старуха, - а все же как-то жутко становится, как подумаешь, что навеки вечные ты отрезан от других людей, даже если никогда на видел и не знавал их!
– Тогда бы ты остался у нас, остался у нас!
– тихонько нараспев промурлыкала Ундина и еще теснее прильнула к Хульдбранду. Но он весь был погружен в дивные и сокровенные видения, возникшие в его душе. С последними словами священника мир, лежащий за лесным ручьем, стал отступать все дальше, становился все более смутным и неясным, а цветущий остров, где он жил, все ярче зеленел и улыбался, овладевая его душой. Невеста представала пламенеющей розой этого маленького клочка земли, да и всего света, священник был под рукой. А тут еще хозяйка бросила на девушку сердитый взгляд за то, что та в присутствии духовного лица так тесно прижалась к любимому и, казалось, вот-вот на нее обрушится новый поток докучливых слов и упреков. И тогда рыцарь обернулся к священнику и молвил, неожиданно для самого себя: Перед вами нареченные, достопочтенный отец, и если эта девушка и добрые эти старики согласны, обвенчайте нас сегодня же вечером!
Старики не могли опомниться от изумления. Они, правда, уже кое-что примечали, но никогда не высказывали вслух, и теперь, когда рыцарь сам произнес эти слова, они показались им чем-то новым и неслыханным. Ундина вдруг стала совсем серьезной и задумалась, устремив взгляд в землю, меж тем как священник принялся расспрашивать более подробно обо всех обстоятельствах и осведомился у стариков об их согласии. Потолковав о том, о сем, они объяснились, наконец, начистоту; хозяйка отправилась готовить молодым спальню и извлечь из сундука свяченые венчальные свечи, которые давно уже были припрятаны у нее для такого торжества. Рыцарь же возился со своей золотой цепью, стараясь отъединить от нее два кольца, чтобы обменяться ими с невестой. Но она, заметив это, очнулась от своего глубокого раздумья и сказала: - О нет! Не такой уж нищей отпустили меня на все четыре стороны мои родители; они, как видно, давно уже предчувствовали, что когда-нибудь настанет такой вечер!
Она быстро вышла за дверь и тотчас же вернулась с двумя драгоценными кольцами; одно она протянула жениху, другое оставила себе. Старый рыбак был вне себя от изумления, а старуха, в эту минуту вошедшая в комнату, и того более: они ведь никогда не видели у девушки этих драгоценностей.
– Мои родители, - сказала Ундина, - зашили эта вещицы в нарядное платьице, которое было на мне, когда я пришла к вам. И они же запретили мне хотя бы единым словом обмолвиться об этом до самого вечера моей свадьбы. Ну вот, я извлекла их потихоньку и спрятала до сегодняшнего дня.
Священник прервал дальнейшие расспросы и возгласы удивления; он зажег и поставил на стол венчальные свечи и велел жениху и невесте подойти. Короткими торжественными словами он соединил их, старики благословили молодых, и юная невеста задумчиво и с легкой дрожью склонилась на плечо рыцаря. И тут вдруг священник молвил: - Какие вы, право, чудные люди! Что ж вы толковали мне, что вы одни здесь на острове? Все время, пока я совершал обряд, в окно напротив меня глядел внушительного вида высокий человек в белом плаще. Он, должно быть, все еще стоит у двери, если вы пожелаете пригласить его в дом.
– Упаси боже!
– сказала хозяйка, вздрогнув, старик молча покачал головой, а Хульдбранд бросился к окну. Ему и самому показалось, будто он видит белую голову, которая сразу же скрылась в темноте. Он убедил священника, что тому все это почудилось, и все дружно уселись за стол.
Глава седьмая
О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОТОМ В СВАДЕБНЫЙ ВЕЧЕР
До и во время венчания Ундина вела себя тихо и благонравно; зато теперь все диковинные и дерзкие причуды, клокотавшие в ней, словно бы с силой выплеснулись наружу. Она донимала своими выходками жениха, родителей и даже высокочтимого пастыря, когда же хозяйка дома попыталась одернуть девушку, рыцарь остановил ее, с серьезным видом напомнив ей, что Ундина - его жена. Между тем ему и самому было не по себе от ребячества Ундины; но ничего тут было не поделать - ни знаки, ни покашливание, ни укоризненные слова не помогали. Всякий раз как новобрачная замечала недовольство своего любимого а это было не однажды - она, притихнув, подсаживалась к нему, гладила его, улыбалась, шептала ему что-то на ухо, и хмурое чело его прояснялось. Но сразу же какая-нибудь взбалмошная выходка увлекала ее, и вновь начиналась все та же шутовская возня, еще хуже прежнего. Наконец, священник молвил очень серьезным и вместе с тем дружеским тоном:
– Мое милое юное дитя, хоть на тебя и нельзя смотреть без восхищения, однако подумай все же о том, как бы вовремя настроить свою душу в лад с душой твоего избранника.
– Душа?
– рассмеялась в ответ Ундина.
– Это звучит красиво и для большинства людей служит, быть может, поучительным и полезным уроком. Ну, а если у кого и вовсе нет души - скажите на милость, как же ее настроить? Со мной вот именно так и обстоит!
Священник умолк, глубоко задетый этими словами и, исполненный благочестивого негодования и скорби, отвернулся от девушки. Она же с вкрадчивой улыбкой приблизилась к нему и молвила: