Уничтожить Израиль
Шрифт:
— Насколько я знаю, исламисты предложили ему возглавить буровые работы в зоне Мертвого Лога. Рекомендации ему дали те, с кем он совершил рывок из Туркменистана. Объяснили, будто собираются искать сокровища Тамерлана. Но Назаров сумел выяснить, что речь идет о «портфельчике». И тогда он, изобразив согласие поработать за хорошие деньги, отпросился в Москву с желанием в Азию больше не возвращаться. Одновременно счел необходимым поставить в известность правительство.
— Почему он пошел в Минатом, а не к тебе, в ФСБ, или в приемную президента? Это
— В ФСБ ему путь был заказан. Он вовсе не дурак и опасался, что к нам мог поступить запрос из Ашхабада. Что касается приемной, он понимал, что там его могли принять за психа или сплавить либо к нам, либо в психушку на освидетельствование.
— Хорошо, я вот о чем. Пришлось доложить президенту, что методы воздействия на ситуацию с привлечением спецслужб Астаны принять невозможно. Ты согласен?
Барышев склонил голову и положил ладонь на шею:
— Вот где у меня сидит эта Сатана!
— Хорошо, подскажи выход.
— Что, если предложить дело самому Назарову? Пусть вернется назад и нанимается буровым мастером. Пусть экспедиция идет в назначенное место. Если пытаться создавать им помехи, это, как пить дать, повлечет за собой раскрытие сути поисков. Лучше не мешать и бурению. Только надо отработать три блока вопросов. Первое, как привлечь к делу Назарова. Второе, каким образом физически уничтожить «портфельчик» в процессе бурения. Третье, разработать информационную версию на случай раскрытия или провала операции. Вешки для этого надо расставить заранее.
— Не знаю, насколько реально, но выглядит заманчиво. Правда, привлекать к спецоперации дилетанта… Ты понимаешь, какой это риск?
— Понимаю, но лучшего не придумаешь.
— Вот что, Алексей. Возьми Назарова на себя. Прощупай, насколько он пригоден к делу. Ну, а помочь ему понять, что надо согласиться с предложением, думаю, у тебя аргументов хватит.
— Не думаю, что мне надо этим заниматься лично…
— Я имел в виду твое ведомство. Найди хорошего психолога. Пусть он поработает. Потом оценим перспективы всего плана.
За Андреем в Акуловку ранним утром из Москвы приехали Черных и Лысенко. Зашли во двор дома Назаровой. Хозяйка сразу узнала гостей, которые недавно спрашивали у нее о возможности снять на лето дом. Но в этот раз они и держались, и говорили по другому, начав с того, что продемонстрировали служебные удостоверения сотрудников ФСБ.
— Андрей Иванович, мы за вами, — сказал Лысенко вышедшему на крыльцо Назарову.
— С вещами? — спросил Андрей, сразу оценив обстановку.
— Что вы! — всполошился Лысенко. — Ни в коем случае! Просто с вами решил побеседовать генерал Травин. Чтобы не затруднять вас — туда и обратно — машиной.
Первым, кто принял Андрея, был Федорчук. Он с интересом оглядел вошедшего к нему в кабинет Назарова и широким движением руки обозначил место у своего стола:
— Садитесь, Андрей Иванович.
— Разве я еще не сижу? — спросил Андрей со всей язвительностью, на которую был способен.
— Что, очень хочется?
— Нет, но всегда следует ясно представлять свое положение в пространстве.
— Тогда успокойтесь, вы пока не сидите. Более того, вас пригласили к нам, чтобы предупредить о сложности ситуации, в которой вы находитесь.
— В смысле?
— Вы знаете, что на вас готовилось покушение?
Федорчук сказал и с явным интересом стал наблюдать, как воспримет его слова Назаров. Полковник считал себя физиономистом и многие заключения строил на том, нравился ему собеседник или нет.
— Да, читал, — ответил Андрей спокойно. — Уже и не помню где. Скорее всего в «Нью-Йорк таймс». Ирландские террористы, верно?
Полковник терпеть не мог острословов. Он искренне верил, что его форма и особенно служебное положение сами по себе должны вызывать у людей серьезное настроение и чувство ответственности. Ну, не обязательно, чтобы они отдавали при встрече с ним честь, однако от глупых шуток должны воздерживаться. Между собой пусть шутят сколько угодно, в конце концов демократия, но в присутствии должностного лица извольте…
— Я вас серьезно спрашиваю, господин Назаров, полковник раздраженно повысил голос. — Вы знали о…
— Простите, как вас зовут? — Андрей перебил полковника, и тот на миг так и остался со ртом в виде буквы "о".
Оправившись от неожиданности, ответил:
— Полковник Федорчук. Или просто полковник. Этого достаточно.
— Полковник — это для подчиненных. У вас есть имя-отчество?
— Мы не на мальчишнике, Назаров. Здесь официальное учреждение и извольте…
— Хорошо, изволю. Что дальше?
— Меня интересует следующее. Вы сообщили… — Федорчук замялся, стараясь решить, как сформулировать тезис о том, кому Назаров сообщил сведения, которые вдруг так всех всполошили. Подумал и облек вопрос в нейтральную форму. — Вы сообщили руководству страны важные факты. Это дает мне основания надеяться, что вы станете активно сотрудничать с нами. В интересах нашей Родины.
— Не стану.
— Как это так «не стану»?!
— Именно так, как слышали. Не могу понять, какой реакции вы от меня ждали, просто полковник. Я что, должен втянуть пузо, — Андрей машинально тронул ладонью подтянутый спортивный живот, твердый, словно гладильная доска, — вытянуться и радостно доложить: «Готов выполнить любой приказ Родины! Доверие оправдаю!» Так?
Федорчук смотрел на Андрея, не мигая, и молча крутил в пальцах авторучку. Внешне он казался непробиваемым, но его следовало во что бы то ни стало пробить. Андрей понимал: полковник сформировался как личность в советской системе, вырос и жил в центральной России, принял и пережил крутой поворот социальных отношений, удержался на ответственной должности, но так и не смог уразуметь, что для каждого человека понятие Родина подразумевает нечто свое, и для тех, у кого она после распада государства оказалась за чертой русских земель, взгляды на патриотизм могут быть иными.