Уникум
Шрифт:
Терлецкой приходилось откровенно хреново. Она крутилась вокруг дерева, пытаясь увернуться от падающих острых перьев, а витар явно избрал ее своей жертвой, игнорируя Горленко. Знал, гад, кто тут еще представляет опасность. Хотя, судя по яйцам в гнезде, все же гадина. Эмоции внутри меня трудно было назвать злостью. Скорее я оказался возбужден, взбудоражен, обострен, как оголившийся нерв. Оттого даже не задумывался над собственными действиями, а просто делал. Эмоции работали безотказно, вне зависимости от того, какими были.
Множество обломанных сучьев и мелких камней,
— Маг земли, — с какой-то странной интонацией посмотрела на меня Терлецкая.
В двух словах, которые она произнесла, послышалась благодарность за то, что я вернулся. Искренняя, неподдельная. Видимо, гордость не позволяла ей открыто говорить об этом, однако взгляд оказался красноречивее всех слов. И мне почему-то вдруг стало неудобно. Словно я нарочно устроил, чтобы все обернулось именно так.
— Что будем делать, Максим? — впервые назвала она меня по имени.
Перья стучали по импровизированному щиту, как дождь по крыше машины. Вся иерархия в нашей команде вдруг разрушилась, а, может, напротив, наконец приняла правильные очертания. Я же чувствовал, как сила стремительно утекает из меня. Нет, пару минут мы еще так просидим, а что дальше?
Мой взгляд упал на влажную, после легкого дождика Горленко, землю. И решение пришло само собой. Осталось лишь всего ничего, придумать, как сбить витара.
— К какой стихии относишься? — спросил я Терлецкую.
— Я неиницирована, — обескуражила меня высокородная.
— Нам надо, что витар оказался на земле.
— Это как раз нетрудно, только что даст?
— Неважно.
Света не стала спорить и выяснять подробности, лишь повернула голову Горленко, который замер в метрах пяти от нас. Тот прижался к стволу дерева и старался не шевелиться, часто дыша и бешено вращая глазами.
— Витя! Витя! Нам нужен дождь. Хотя бы на несколько секунд.
— Я… Я не могу больше.
— Витя, честь фамилии, — со сталью в голосе обратилась к товарищу Света. — Подумай об отце.
Мне казалось, что пацан сейчас разрыдается. Он уже даже стал шмыгать носом. Но вдруг поднял руки, а глаза на мгновение окрасились в серый цвет. Цвет неба, полного туч и влаги.
Дождь пошел. Сильнее прежнего, роняя крупные капли на ветреный лес. И тогда Терлецкая вытащила хворостину подлиннее из щита и перекатилась в сторону. Прут в ее руке стал удивительно мягкий и продолжал стремительно увеличиваться в размерах. Всего каких-то пара секунд и Света уже держала самый настоящий кнут. И это явно не морок, заклинание вполне рабочее. Блин, хочу, хочу, хочу!
Не знаю, чему там учат высокородных, но Терлецкой явно не следовало класть палец в рот и давать в руки кнут. Всего одним ударом она прибила несчастную птицу к земле. Витар, правда, сознание не потерял. И уже собирался подняться на лапы и вспорхнуть обратно, одарив Свету перьями. Однако я сбросил щит, чтобы он больше не тратил сил и применил очередное заклинание земли.
Сказать по правде, я не знал, как оно называется. Да и называлось ли? Наверное да. Я его охарактеризовал как Зыбучие пески или Грязевые ванны. По структуре оно было довольно простым. Земля под витаром сначала изменилась, насытившись кислородом, расступилась и погребла птицу до самых перьев на ногах. Простите, это все, что я знал о зыбучих песках. Хорошо, что и подобного хватило. А следом все застыло, подобно цементу. Красиво и изящно. Я даже сам себя мысленно похвалил. Птичка оказалась в клетке.
— Как долго? — спросила Терлецкая, но я ее прекрасно понял.
— Меньше минуты. Я еще слабо контролирую выброс силы.
— Витя, твою же за ногу, давай быстрее вставай, — бросилась она к Горленко, подхватив того за руку. — Максим, не доводи до предела, ты должен уйти сам!
Нет, вот удивлялся я этой девушке. Еще вчера я думал, что холоднее нее только айсберги в Антарктиде. В сейчас от Терлецкой можно было спички поджигать. И даже откровенно позавидовал Куракину. Повезло же ему, не достоин этот балбес такой жены.
Когда высокородные отошли метров на двадцать, я перекрыл поток силы, той же мысленной методой с камушками и бросился их догонять. Позади слышался рассерженный клекот и в спину даже ударил ветер, однако ни одного пера не прилетело. Наверное, защитница яиц не сразу выбралась из моей ловушки, а преодолев ее, решила не оставлять гнездо. Молодец, витар, что и говорить, она не только на короткой ноге со стихией ветра и иллюзиями, но также отличается умом и сообразительностью.
Я догнал свою команду и подхватил Горленко с другой стороны. Бедняга еле-еле плелся, готовый в любое мгновение отключиться.
— Я тебе должна. Можешь просить чего хочешь.
— Ты Терлецкая или Ланнистер?
Света вдруг улыбнулась и стала самой обычной девчонкой. Без налета пафоса, высокомерия и всяких своих высокородных штучек.
— Я серьезно. Я тебе должна.
— А как на это отреагирует твой Куракин?
Все-таки я обладал удивительной способностью испортить самый хороший момент. Терлецкая перестала улыбаться и к нам вернулась уже знакомая снежная королева.
— Он такой же мой, как и твой.
— Это да. Ко мне Сашенька тоже неравнодушен.
Но даже шуточки не помогли вернуть ту Свету, которую я видел чуть раньше. Передо мной вновь была Терлецкая. Молчаливая, суровая, холодная. Так мы и добрались до Козловича и ожидающей толпы. «Атлеты» получив на вопросительные взгляды легкий кивок, встретили нас бурными радостными криками. Будто сами добыли монеты. Остальные же благородные и высокородные угрюмо молчали.
Я отдал Козловичу монеты и сразу получил обратно одну. И, игнорируя друзей, подошел к Терлецкой, которую уже с кислыми минами поздравляли остальные аристократы. И на глазах всех, включая сердитого Куракина, лицо которого было заклеено пластырем, произнес.