Уникум
Шрифт:
Козлович развел руками, а я едва заметно кивнул. Я был необычайно зол, но в целом логику понимал. Если откинуть эмоции, то все действительно так и выходило. Я повторил заклинание по доброй воле, не думая, что Терлецкая окажется так коварна. Кто в этом виноват? Только первокурсник Кузнецов, решивший, что высокородные тоже могут быть нормальными людьми.
— И вот еще что, Максим, — я встрепенулся. Куратор редко называл меня по имени. — В интересах твоей же безопасности пока лучше будет помалкивать о природе заклинания. Я сейчас говорю вполне серьезно. Я
Мне оставалось только кивнуть. Козлович ушел, я остался наедине со своими мыслями, и стал рассуждать о словах Якута. «Когда Терлецкая чувствует себя плохо, это зеркалит по нему». Учитывая, что боль была жуткая, неужели Света так сильно переживает? Конечно, прощать совершенное я не собирался. Однако в произошедшем все было как-то неоднозначно.
Да, аристократка решила наказать меня. Чего тут было больше: обиды, высокомерия или… каких-то чувств. Я опять вспомнил слова Якута: «Любить надо тех, кто любит тебя». И вот это совершенно верно. Пытаться выяснить, что же случилось с Терлецкой не было никакого желания. В следующий раз от наплыва эмоций она мне голову оторвет.
Немного успокоившись, я постарался задремать, хотя боль так никуда и не ушла. Правда, стоило закрыть глаза, как рядом кто-то принялся возиться, греметь, шуршать. Я хотел сквозь сон попросить Светлану Борисовну не шуметь, однако не успел. На грудь плюхнулось что-то вязкое и холодное.
— Ммм… — замычал я.
— Ты терпи, терпи. Мужик ты или где? — поинтересовался Потапыч. — Травки хорошие, шрам вытянут.
— Куда вытянут?
— Куда надо, туда и вытянут. Лежи.
— А чего ты вообще явился?
— Ты, конечно, тот еще фрукт, — признался банник. — Но все ж хозяин. Помрешь, неровен час, куда мне потом?
Более того, Потапыч даже не стал «натапливать» комнату. Вместо этого достал мокрую холодную тряпку и приложил ко лбу, приговаривая какие-то непонятные слова. Не скажу, чтобы боль ушла, но стало немного легче.
Самая жесть началась вечером. Рану жгло будто изнутри раскаленным железом. И если бы не Потапыч, притащивший какой-то странный кувшин с обжигающей противной жидкостью, было бы совсем плохо.
— Что это? — хватал я воздух после первого глотка. — Самогонка?
— Да какая это самогонка? Настойка на травах. Там градуса почти нет, так, баловство одно. Ты пей, пей, к утру полегче станет.
Пришла мысль, что как нельзя кастовать незнакомые заклинания, так и не стоить пить непонятные настойки из рук банника, который себе на уме. Однако Потапыч оказался слишком настойчив, а сил сопротивляться попросту не было. И судьба вознаградила меня за все пережитые мучения. Я забылся и проспал до самого утра, точнее до обеда. Боль не ушла, но стало намного легче. Пробудившись, мне удалось даже самостоятельно встать с кровати и найти зеркало, чтобы осмотреть себя.
Выглядел я отвратительно, краше в гроб кладут, как говорила бабушка. Кожа бледная, под глазами синяки, волосы взлохмачены, как у какого-нибудь сумасшедшего ученого. А на груди запекшаяся рана в виде двух ровных линий — одна из которых выходила из середины другой. Я пригляделся и понял, что они мне напоминают. Букву «Т» написанную под наклоном. Терлецкая оказалась права, напоминание на всю жизнь.
— О, уже на ногах, — первым ввалился Рамиль. — У нас времени немного. Там Мишка медичку отвлекает.
— Как ты? — спросил Байков.
Я неоднозначно пожал плечами.
— Бывало и лучше. Как вы меня вчера нашли?
— Так эта психичка и сказала, — начал тараторить Рамиль. — Пришла к нам в комнату, злющая. Ну и ляпнула, мол, идите, забирайте своего друга. И вид у нее был какой-то сумасшедший. Представляешь? На всю голову повернутая, такое с тобой сделать. Кстати, а что она сделала?
Вспомнив наказ Козловича я в обтекаемых выражениях объяснил, что именно произошло. Говорить Рамилю о любовном заклинании — значило рассказать это всей школе. Может, позже поделюсь с Байковым, но не сейчас. Из короткого разговора с ребятами выяснилась еще одна любопытная деталь. С Терлецкой все нормально, по крайней мере, на учебе она выглядела, как обычно. Разве что немного нервной. Что не помешало ей пригласить на бал Куракина, отчего тот ходил весь день с придурковатой улыбкой.
— И Тихонова Мишке написала, — подытожил Рамиль. — Назло, наверное. Но он только ничего не ответил, с тобой хотел посоветоваться.
Блин, еще же Вика. А это ведь только ответка от Светки прилетела. Я обессиленно сел на кровать. Нет, эти женщины явно загонят меня в могилу.
— Официальная версия, — сказал я, глядя в потолок. — Я применил заклинание, из-за которого и пострадал.
— Сам? — не поверил Рамиль. — А как же Терлецкая? Она же явно замешана.
— Сам! — с нажимом повторил я.
— Мы поняли, — поднял руку Байков, останавливая Рамика, который не собирался замолкать. — Мы зайдем еще, вечером, если получится.
Они ушли, а снова потрогал рану на груди. Шрам запульсировал, будто живой. Вот так и общайся с девушками.
— Бабы они такие, — разглядывал рану Потапыч. — У меня вон тоже домовиха отбрила. Дескать, не соответствую требованиям. Не дура ли? Где она такого, как я найдет? Красивого, умного, скромного. Так и будет юбкой до конца дней среди этих заморышей вести. Ты, хозяин, не переживай. Мы тебе новую бабу найдем.
— А надо ли ее искать? Как-то не складываются у меня отношения с девчонками.
— Как не надо? — удивился банник. — Мужик без бабы, что ива без воды. Ты давай, отдыхай. Я пойду у этих задохликов еды украду какой. Тебе поесть надо.
— Зачем красть, если можно попросить?
— Вот только перед домовыми я еще не унижался, — буркнул Потапыч и исчез.
Стоило баннику уйти, а мне попытаться уснуть, как послышались шаги в коридоре. Я не пойму, тут приемная президента что ли? И где Светлана Борисовна? Или ее опять Мишка отвлекает?