Университетская роща
Шрифт:
Берников Федор (медик, V курс): — Вы посмотрите, кто к нам пожаловал! Господин профессор богословия… Товарищи, обратите внимание — только один-единственный курс нам читают бесплатно — это богословие! Долой религиозный дурман! Долой Дмитрия Никаноровича Беликова!
(Дружными усилиями Беликов выдворяется вон из аудитории).
Щербаков Виктор (юрист, I курс): — Требую студенческого суда над Васильевым!.. За его несочувствие общему делу! Васильев не сочувствует…
(Одновременно Щербаков снимает фотографическим аппаратом сходку. Выкрики:
Соколин Георгий (медик, V курс): — Педели — собаки! Педели — собаки…
Гольдштейн Симон (юрист, I курс): — Пора накласть в бока жандармам! Пусть-ка сунутся в наш университет!
Барабанщиков Александр (медик, V курс): — Господин ректор! Господа инспекторы! Прошу быть свидетелями: томское студенчество готово пожертвовать собой ради общего дела!
Динь-бом, динь-бом,
Слышен звон кандальный,
Динь-бом, динь-бом,
Путь сибирский дальний…
Динь-бом, динь-бом,
Слышно там и тут —
Нашего товарища на каторгу ведут…
— Барабанщиков, вы ответите за это!!
— Благодарю вас, господин ректор, я — готов!
Наконец «нелюбезная бумага» вернулась к председательствующему. Барабанщиков подсчитал фамилии:
— Прошу внимания! Вышеуказанную резолюцию с внесенными в нее поправками и дополнениями подписало… триста семьдесят пять человек! Ура!
Аплодисменты прервали его. Александр Барабанщиков выждал паузу и закончил резко, уверенно:
— Объявляю Томский университет закрытым!
Крылов одевался с каким-то непонятным для самого себя тщанием, даже усердием: расчесал бороду, волосы, потуже завязал шейный платок, проверил, на все ли пуговицы застегнут старый, но еще вполне приличный сюртук…
Он так и не принял никакого решения по поводу вчерашнего воззвания студентов, но и оставаться дома больше не было сил.
Со стороны главного корпуса доносился шум: нестройные голоса, крики, пение, возгласы «долой! ура! не допустим!», беспорядочный стук, грохот… Сходка выплеснулась из главного корпуса и продолжала «мужевать» в роще.
Навстречу Крылову попался красный, встрепанный ректор, не похожий на самого себя. Он даже не заметил Крылова и не ответил на приветствие.
Затем путь преградила возбужденная студенческая толпа.
— Поворачивайте назад, господин Крылов! Занятия отменяются!
— Я иду в Гербарий.
— И Гербарий отменяется, — весело и дерзко прервали его. — Ступайте домой!
В растерянности Крылов смотрел на молодых людей, в сущности, не узнавая никого. Такими он их никогда не видел. Горящие глаза. Полыхающие румянцем лица. Гордые, свободные взгляды. Резкие движения, жесты. Расстегнутые воротники курток, рубах — словно юношам не хватало воздуха. На февральском морозе — без фуражек. В волосах сверкающий снежок, осыпавшийся с деревьев. Прекрасные, молодые, чистые.
Возле университетских ворот
Толпа отхлынула от Крылова.
В это же время со стороны ботанического сада донесся чей-то жалобный крик:
— Помогите!
Не раздумывая, Крылов бросился на этот крик. За ним несколько юношей.
И подоспели вовремя.
Какие-то люди в студенческих шинелях повалили на снег профессора гинекологии и акушерства Грамматикати и расправлялись с ним пинками и тумаками. Бедный Иван Николаевич совершенно не сопротивлялся, только защищал голову руками.
Вид этого побоища до глубины души возмутил Крылова, и он ринулся на помощь сослуживцу. Его тоже сбили с ног. Крылов упал и заслонил собой Грамматикати. Тяжеленные, отнюдь не юношеские кулаки, — очень может быть, что в них заложены биты-свинчатки, — опустились на его голову, спину…
— Беспорядочные крики. Топот ног.
Подоспевшие вместе с Крыловым студенты, поначалу введенные в заблуждение форменными шинелями, не разобрались и побоище приняли за кучу-малу.
— Бей Грамматикати! — весело завопил кто-то.
К счастью его никто не поддержал.
— Не трогайте!
— Уговору не было профессоров бить… Вы что, а?
— Стой! Это же не наши!!!
— Как не наши? А кто?!
— Лавочники! Переодетые лабазники!
— Провокаторы!!
— Бей провокаторов! Товарищи, сюда! Провокация!
Снег окрасился алым.
Крылов с трудом вытащил Грамматикати из свалки. Помог подняться.
От главного корпуса к месту свалки спешила подмога.
— Бежим!
Клубок дерущихся распался. Теряя на ходу шапки, хулиганствующие сынки лавочников дали деру.
— Что… здесь… происходит? — задохнувшись от бега, спросил Барабанщиков.
— Провокаторы!
— Видать, хотели, чтобы администрация вызвала полицию…
Как же, «студенты избили профессора»…
— А у нас мирная обструкция! Мы протестуем мирно!
— По закону…
Молодые люди, возбужденные столкновением, негодовали, справедливо предполагая злой умысел.
— Господин профессор… Господин Грамматикати, мы приносим вам свои извинения и просим считать произошедшее недоразумением, — обратился к пострадавшему Барабанщиков. — Мы усматриваем свою вину в том, что не успели вовремя наладить охранительные пикеты и допустили провокацию на территории университета…
— Ничего себе, недоразумение, — пробормотал Грамматикати, вытирая платком кровь с лица. — эдак, господа, и до пушек дойти можно!
— Нет, — возразил Барабанщиков. — Цели нашей забастовки мирные. Мы хотим заставить считаться с нами, уважать нас…
— Знаю я ваши цели, — махнул рукой Грамматикати. — Лишь бы занятия сорвать да неразбери-пойми учинить…
— Иван Николаевич, пойдемте, — остановил его Крылов, опасаясь, как бы профессор не усилил и без того нервозную обстановку. — Умыться вам надобно.