Университетская роща
Шрифт:
Глубокая печаль старой одинокой женщины высветила лицо Лондры, и оно показалось Крылову действительно красивым.
— Давно умер ваш муж? — осторожно спросил он, понимая, что «пережимать» с вопросами о Священном лесе не следует.
— Зимой. Когда черт в карты играл. Мне ягода снилась — к несчастью. Так и вышло. Кашель задавил Муртика.
«Когда черт в карты играл» — значит, когда северное сияние было. Это Крылов понимал и переспрашивать не стал. Вообще он уже кое-что знал об остяко-самоедах. Путешествуя по Тыму, они с Елисеем не раз останавливались в их
«Окуневые люди» говорили по-русски; кроме своих, носили русские имена и фамилии; если их понуждали, крестили детей у русских попов и… так же мирно и неуклонно соблюдали собственные обычаи, хранили язык. В их душах не было трагического раздвоения — и русского бога, и верховного небесного божества Нума они чтили одинаково сдержанно. Некогда «окуневые люди» были сильными и имели влияние на другие племена и народы. Во главе их стоял князец Воня, который долго сопротивлялся русским воеводам и угрожал даже наступлением на Сургут. Но в конце XVI века он подчинился-таки московскому царю. От былого могущества сель-купов остались лишь сказки и легенды, а сами они превратились в замкнутый пригнетенный народец, вся защита которого состояла в труднодоступности мест обитания.
Хотелось бы услышать от шаманки хотя бы часть этих сказок и легенд, но просить пока что об этом бесполезно: обычай запрещал говорить сказки днем, от этого могли выпасть волосы, потеряться память.
— Я выйду замуж, — сказала Лондра. — Стружки из-под ребенка мне теперь не выносить, однако замуж выйду. Без мужа очень плохо.
Горечь утраты звучала в каждом ее слове, и хотя эта женщина не плакала, не причитала, не рвала на себе волосы, горе ее показалось Крылову столь глубоким и сильным, что он пожалел, что нарушил ее уединенность, преследуя свои цели.
День долго не хотел клониться к вечеру. Однако ж пришел и его черед уступать. Сгустились сумерки. Очаг догорал. В чуме стало темно.
Лондра зажгла жировой светильник. «Окуневые люди» не любят темноту. Они, по возможности, даже спят с зажженными светильниками. «Умрем, тогда в темноте належимся. Пока живы, надо со светом пожить».
— Почему к огню, к месту возле очага нельзя прикасаться ножом или топором? — спросил Крылов, зная о таком обычае среди сель-купов. — Русские люди научили?
— Нет. Всегда так было, — старуха глубоко затянулась, потом вынула трубку изо рта. — Жила-была бабушка, и у нее были сыновья…
Крылов понял, что Лондра начинает рассказывать сказки, и обрадовался.
— Другая бабушка одна жила, — продолжала шаманка. — И сыновья бабушки всегда бревнышки костра царапали. И песок в нем царапали. Другая бабушка пришла к ним и говорит: «Смотри, что твои сыновья делают!» — «Пускай!». Ночью костры друг с другом разговаривают. Один говорит: «Что-то у меня на уме плохо. Они издеваются надо
Карамо — полуземлянка. Крылов встречал их в лесу. Правда, они давно превратились в провалища, но разглядеть, что эти ямы когда-то были жилищами человека, все-таки можно. Степана Кировича бы сюда… Интереснейший раскоп мог получиться…
— Спасибо, — поблагодарил Крылов за сказку. — Очень красивая. Правда, я уже слышал где-то подобную. Но у тебя — красивая.
Он хотел было добавить, что слышал подобную сказку про огонь очень далеко, в Малороссии, но подумал, что рассказчица может обидеться, и не стал больше ничего говорить.
А Лондра ничего не заметила, ответ ей понравился, и она сказала:
— Я много знаю. Все красивые. Будешь слушать?
— Буду. А можно я в тетрадку стану писать? Старый стал, память плохая.
Лондра позволила писать в тетрадку и поведала еще одну «красивую сказку»:
— На озере Тух-Эмтор есть Засраный мыс. Там богатыри себе стрелы ковали. Там протекала река Чебачья. Там растут три кедры. Кто хочет на русской гармошке хорошо играть, нужно ходить туда двенадцать ночей и играть. Если вытерпишь — научишься. Нет — умрешь на третьи сутки. Рядом есть Дурное озеро, Весен-Эмтор. Там нельзя стрелять — рыба пропадет. Там большой зверь всплывает. Русские говорят — мамонт. Рассказывают, что его выгнали с другого озера.
Он шел по мелкому месту. Рядом две ямки. Он будто бы положил в одну голову, а в другую — зад. Потом ушел в омут. Очень глубокий омут, все кипит.
— Все? — удивился Крылов, когда Лондра замолчала.
— Все.
— Какой же смысл в этой истории? О чем она?
— Как о чем? — удивилась в свою очередь шаманка. — О жизни.
Более вразумительного ответа он так и не смог от нее добиться.
Слушая Лондру, Крылов не раз пожалел, что ему не хватает специальных знаний, что он не фольклорист. Необъяснимой прелестью веяло от этих скупых, малоцветных, необычайно простодушных преданий.
— Сидели в избёшке два охотника, — решил поддержать общий разговор и Елисей, насытившийся наконец. — Один заснул, а другой продолжал сидеть. Вдруг видит: глаза у спящего вышли из избешки. Через некоторое время вернулись. Человек проснулся, рассказал, что видел сейчас сон. Другой отвечает: правильно, потому что твои глаза уходили. Глаза всегда уходят, а после сна приходят на место, но могут уйти и заблудиться. Если глаза уйдут совсем, то человек ослепнет.
— Ты веришь в это? — спросил Крылов.
— Чего же не верить? Верю, — ответил Елисей и потрогал шрамы. — У меня ж один глаз ушел.
Так и не понял Крылов: шутит проводник или говорит всерьез.
Они просидели до утра. Низкий хрипловатый голос шаманки совершенно заворожил Крылова. Лондра говорила устало, тихо: «окуневые люди» вечером и ночью не шумят, после захода солнца громко не разговаривают.
Утром Лондра-Бабочка пошла разжечь дымокур для оленей. А Елисей и Крылов отправились в Священный лес. На прощанье шаманка сказала: