Университеты
Шрифт:
– Однако, – удивился пруссак, по-новому глядя на приосанившегося и зардевшегося хозяина.
– Большой мастер, – подтверждаю ещё раз, – Знаете… есть такие люди, которые делают свою работу наилучшим образом, но в силу обстоятельств или из ложной скромности не обретают известности.
– Месье Ришар… – поворачиваюсь к смутившемуся французу, – вы зря убрали мастерскую так уж тщательно. Стоило бы оставить хотя бы десятка три интересных работ.
– Поверьте, господа, – обращаюсь к репортёрам, – оно того стоит!
– Я… сейчас! –
– Вы говорите, вас учили, – вцепляется Легран, без особой охоты возящийся с медью, – а кто? Насколько мне известно, классического образования вы не получили.
– Не получил, – не прекращаю работу, – но смотреть и видеть меня учили люди более чем компетентные. Антиквары и…
… усмехаюсь…
– … специалисты по подделкам.
Легран вспыхивает восторгом и засыпает меня вопросами. Кто, где, как…
– Это вовсе не секрет, месье. Я не скрываю, что вышел из самых низов общества.
– Расскажите, – не просит, а прямо-таки требует Франкель, – читатели должны понимать, через что вы прошли, прежде чем стать…
– Увольте, – перебиваю его, – не в обиду, но… вы же читали старые сказки? Не отредактированные? Не важно, братьев Гримм или Шарля Перро, просто без цензуры. Ну вот и представьте персонажа такой сказки. Страшненькой! Нет разве что магии, а в остальном…
Усмехаюсь кривовато и не испытываю желания продолжать.
– И всё же вы сумели… – не отстаёт Арман.
– Вопреки, – перебиваю его, – если подсчитать, сколько раз я должен был умереть от голода и побоев, сколько раз меня пытались целенаправленно убить, я до сих не понимаю, как остался жив и относительно здоров. Месье Легран… давайте поговорим на эту тему месяцев через несколько, хорошо?
Француз кивает нехотя, но всё-таки не выдерживает:
– А за это время что-то изменится?
– Так… – повожу плечами, – война никак не отпускает.
– Вы же… – пучит глаза Арман.
– Герой? – чувствую, как губы трескаются в подобии усмешки.
– Ээ…
– Как вы относитесь к монархии? – без излишних церемоний поинтересовался пруссак.
– Я убеждённый республиканец, но к монархии в целом… – жму плечами, – скорее нейтрально, если это монархия конституционная.
– А Романовы? – пруссак не отрывает глаз, и становится ясно, что вопрос много глубже и задан не мне, а нам…
– Мы добрых граждан позабавимИ у позорного столпаКишкой последнего попаПоследнего царя удавим.– Это не я сказал, – не отрываю глаз, – а Пушкин Александр Сергеевич много лет назад, и если с тех пор что-то изменилось, то разве что в худшую сторону!
– Вам, немцам, – говорю не только от своего имени и не только Беккеру, а всем… кого бы там он не представлял, – повезло – династия у вас удачная. При всех недостатках именно монархии, Кайзер у вас способен не только сидеть на троне, но и править, и что удивительно – на благо народа.
Пруссак кивнул, и глаза его снова стали – глазами, а не дулами корабельных орудий. Но всё-таки… может быть и сильно зря, но проговариваю:
– Когда-нибудь монархия в Германии сойдёт со сцены истории, уступив место республиканской форме правления, как более передовой. Но у вас этот процесс имеет все шансы стать если не полностью безболезненным, то хотя бы – бескровным.
Говорим долго и обо всём на свете. Африка, Палестина и Россия.
– … представьте себе людей, у которых нет ни образования, ни квалификации, и которые, чтобы просто прокормить семью, должны работать на низкооплачиваемой работе. На износ! Нет ни времени, ни сил на учёбу и чтение, да даже и нормальный отдых. Если каким-то чудом остаются силы и время, они хватаются за подработку, такую же низкооплачиваемую, или копаются у себя по хозяйству.
– На досуг нет ни времени, ни сил, ни денег, потому что жизнь не только его, но и всей семьи – на грани выживания. Голод – постоянный их спутник.
– Нет ни путей для развития, ни денег, ни времени, ни даже положительных примеров. Вокруг, в этом королевстве кривых зеркал, живут такие как они, и дети поколениями вырастают в этой страшной сказке, не видя иной жизни, считая её за норму.
– Это, – кривлю зло губы, – ловушка бедности. Ловушка, выстаиваемая нарочно королевством Кривых Зеркал и одобряемая Церковью. Вырваться из неё почти невозможно, представители низших сословий не могут получать образование.
– Вы…
– Исключение, – перебиваю Аарона, – редчайшее! Вопреки всему. Можно сказать, что я взломал Систему, но нужна – массовость! Нужны школы и больницы – для всех, и нужны законы. Республика! Рождаться она будет в муках, в крови… но любые почти жертвы – оправданы!
– Ужасы Французской Революции не пугают вас?! – подался вперёд Беккер.
– Нет! И вас бы не пугали, если бы жили… – мотаю головой, – там! Когда каждый год по весне умирают от голода дети и старики миллионами. Когда могут ссылать на каторгу за иное вероисповедание, и когда вас могут – бить! По закону.
Накал разговора понемногу снизился, и пошли обыденные совершенно разговоры о том, как мне понравился Париж, да как я нахожу буров, и как-то так незаметно мы и…
… сделали всю работу. Благо, вариант я выбрал достаточно эффектный, но весьма простой в исполнении, многажды просчитанный, а после и проверенный на плотной бумаге и картоне ещё в Африке. Но разумеется, в этом я не признаюсь.
– Вот и всё, господа, – говорю совершенно буднично, начиная собирать конструкцию из толстой проволоки и лепестков тончайшей меди. Полчаса работы, и скульптура, закреплённая над мастерской Ришаров, начинает вращаться.