Университеты

Панфилов Василий Сергеевич

– Тьфу ты! – сплюнул наземь справный мужик из Сенцово, – ну што ты будешь делать? Олухи царя небеснова! Вы думаете што, за-ради дурости чей-то стараемся? Шалишь!

– Всё… всё на собственной шкуре испытано! – для убедительности сержант похлопал себя по мосластому загривку, – Всё пользительно, ну ничевошеньки тута лишнево нетути! Вы што думаете, на поле боя по шоссе ходить будите, да с развальцей и руки в карманах? Ха! Всё больше по буеракам и овражинам, да то бегом, а то и брюхе! Змеями исхитрялись, по нескольку вёрст порой ползали. Пуза стирали так, што мало не чешуя змеиная выросла!

– Ну это-то да, а по досочкам-то зачем? – набрался чужой отваги Устин, боящийся высоты пуще хорошей драчки.

– А ты думал лишнее?! – вылупился на нево Серафим, – мостов и мосточков здеся эвона… взорвали ежели, то так вот перебиралися иногда. Досочки на быки, и по им, да не ползком, и бёгом иной раз! Вот где жуть! Особенно когда крокодилы внизу, так-то… Да и другово чево, штоб на высоте – хоть жопой ешь! Кушайте, не обляпайтесь!

– Мы с Костой, да с Владимиром Алексеичем не один раз с англами в ку-ку играли! – подался он в приятные воспоминания, – Залезем, значица, куда повыше, а с высоты-то… матерь божия, ох и виды! Сидишь во благе, да щелкаешь вражин одного за одним!

– А коли заметили… – он передёрнулся всем телом, – так бегом бечь надо! Да опять жа, уметь с высотищи спускаться правильно и без страху!

Мешая реальные случаи с чужими байками, справный сержант Серафим из Сенцово поучил малёхо новобранцев из территориалов, заодно давая время отдохнуть.

– Да-а… протянул Семён на правах земляка и старого приятеля, – ох и многонько нам учиться придётся!

– А то ж! – ухмыльнулся Серафим, – И мне с вами, а потом ещё отдельно от вас, так-то. Эти… курсы повышения квалификации! Отдельно ещё от вас буду пластаться, так-то!

– А ета… стоит ли? – осмелел Устин, – Да ты не серчай, Серафимушка! Ну то есть господин сержант!

– Жить хочешь? – поинтересовался командир, – Долго и щасливо?

– А? Агась…

– Ну так и не жужжи! Здеся не Расея, и воевать когда придётся, так не за царское и барское будем, а за своё кровное, так-то! За землю да волю, да щасливую долю. А ежели кто желает на плацу ать-два и грудями пули ловить за чужую золотопогонную придурь, так ето ему назад. Всем обчеством, значица, такому дурню на билет скинемся!

– Га-га-га! – порадовались мужики немудрящей шутке, отдохнув мал-мала.

– Ну… окинул их взглядом командир, – побежали! Нам ещё через кротовины протискиваться, а потом и штыковому. Ничо… не стоните! Потом сполоснёмся и обедать, а тама уже полегше – в классах сидеть будем, да в оружии ковыряться. Оно тоже не лёгко, но уже для башки. Умственная тренировка, значица. Бегом, православныя!

* * *

Потягиваясь и зевая с подвывом, Мишка вышел из своей спальни, и как был в пижаме, плюхнулся рядом на диван.

– Уже и умылся, а всё никак проснуться не могу, – пожаловался он квёло, растирая глаза.

– В душе ополоснись, – советую ему, не отрываясь от прессы и кофе.

– А… веришь ли, сил даже нет. Сейчас позавтракаю, так может и залезу. Што там пишут?

– Разное, – жму плечами, – или тебе интересно о нас вообще и обо мне в частности?

– Угу… – и снова эта зевота.

– Отоспись ты наконец, сил нет смотреть!

– А… – отмахнулся брат, – сейчас ещё дней несколько сплошного аврала, а потом затишье обещается, тогда и отосплюсь вволю.

– Ну-ну… зарекалась свинья в грязи не валяться. А пишут… – я перелистнул несколько страниц, – нормально пишут. О Южно-Африканском Союзе в целом – без изменений. Благожелательно, но всё больше на торговые договора и концессии упирают, а не на высокую духовность африканеров.

– Духовность! – брат ажно хрюкнул со смеху, но зато почти проснулся, – Эт да! Пообщались, значица, поближе! С носителями духовности!

– Угум. К нам… да скорее с симпатией, но прослеживается, знаешь ли, этакая высокомерная нотка.

– Даже так? – проснулся Мишка и почесал нос, – Сможешь оформить свои соображения и чуйки в нечто удобоваримое?

– Хм… не быстро, – соглашаюсь нехотя, – Вчерне, так за два-три набросаю, а чистовик скоро не обещаю. Сам знаешь, сколько на мне висит.

– Хоть так! Будем хотя бы видеть, как ситуацию корректировать.

– И нужно ли вообще её корректировать… – пробормотал я.

– А?!

– Нет, правда, – откидываюсь назад, полуприкрыв глаза, – Высокомерие, оно в статьях и правда есть. Но такое, знаешь ли… сентиментальное, родственное почти. По крайней мере – пока.

– Братские чувства? – моментально сообразил Мишка.

– Они! Образ безусловно младшего, но всё-таки брата… как?

Хмыкнув озадаченно, он не стал отвечать, отобрав у меня прочитанную прессу и наливая себе кофе. Перелистав газету, наткнулся на заметку о моей скульптуре, и поднял глаза.

– В переулке? Лучше места для скульптуры не смог найти?

– Лучше и не бывает! – отвечаю с уверенностью, которую не вполне чувствую.

– Пятнадцать тыщ народу за вчера только, чуть не подавились! – потряс он газетой.

– Значить, работает!

– Н-да?

– Пф-ф… Миша, ну ты вот тактик и стратег, и в шахматы уже немногим хуже меня, а… ладно! Концепция продумана от и до!

– В проулке?!

– В нём! Несколько дней народ будет давиться анчоусами в банке, создавая заодно ажиотаж. Создадут-создадут! Народищу в Париже много, хоть один из тыщи, а приедет, и што он увидит? Давку! Ажиотаж! Значит, не зря ехал, можно… и нужно рассказать. Хорошо ли плохо… но разговоров будет много!

– О как…

– Угум. Потом, как бы уступая давлению общественности, я разрешу… разрешу, понимаешь? Перенести… временно, из проулка – на один из проспектов Бельвиля.