Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен
Шрифт:
Такова была группа, которой выпала задача дипломатического утверждения США на первом плане мировой политической сцены.
Первая встреча пяти членов делегации состоялась в кабинете полковника Хауза. Полковник вскоре после начала заседания извинился перед присутствующими: в соседней комнате его ждал премьер-министр Клемансо, вернувшийся после отдыха в Вандее. Эта беседа Хауза с Клемансо заслуживает особого внимания и в значительной мере проясняет взгляды американцев и французов на конкретные проблемы Европы начала 1919 г. и, более того, на основную линию стратегического наступления Вильсона. Нет сомнения, что Вильсон придавал этой встрече чрезвычайное значение. Выйдя навстречу Клемансо, полковник Хауз, в лучших американских традициях, сразу же приступил к сердцевине
Неизвестно, был ли это заранее продуманный ход или экспромт великого политика, но Клемансо и не считал нужным выдвигать аргументы против столь близкой сердцу американцев идеи. Очевидно, французы заранее пришли к выводу, что решимость команды Вильсона — необоримый факт. А если мы не можем одолеть противника — присоединимся к нему. Положив обе руки на плечи Хауза, Тигр Франции внял логике своего собеседника: «Вы правы. Я за Лигу Наций, какой вы ее предполагаете видеть, и можете рассчитывать на мое сотрудничество с вами». Французская дипломатия решила бороться не против Лиги, а за то, чтобы придать ей приемлемый для себя характер.
После такого благоприятного дебюта Хауз не мог не привести грозного французского политика в соседнюю комнату, где Вильсон совещался с коллегами. Клемансо выразил полное согласие с президентом по поводу необходимости скорейшего начала конференции и пообещал вместе с американцами поторопить прибытие в Париж Ллойд Джорджа. Он наскоро «соорудил» трехступенчатую программу работы конференции: 1) подведение итогов войны; 2) создание организации сообщества наций; 3) специфические политические и территориальные проблемы.
Были ли у Вильсона дурные предчувствия или он инстинктивно сопротивлялся планам других, но окружающие видели, что президенту не нравятся эти первые шаги. Парадокс заключался в том, что Вильсон желал твердого распорядка работы и в то же время боялся его. Он боялся, что ловкие европейские адвокаты раздробят великий замысел на ничего не значащие подробности и погребут его идеи под ворохом обветшалых слов. В обстановке неясности (спонтанность или программа, военные проблемы или политические и т. п.) Вильсон посчитал необходимым усилить внимание к последнему из его «14 пунктов» — к предложению создать Лигу Наций, благо дебют с Клемансо в этом отношении был относительно удачным.
Обращаясь к этому пункту, Вильсон полагал, что фактор времени чрезвычайно важен. Пройдет время, ужас перед военным разорением смягчится, политики вцепятся в новые проблемы, и возвратить благоприятную политическую обстановку уже не удастся. Испытывая определенную нервозность, Вильсон на внутренних обсуждениях начинает уже говорить о возможностях использования финансового давления на союзников, которые были так сговорчивы до 11 ноября 1918 г., а затем потеряли в отношении американцев всякий энтузиазм.
В январе 1919 г. Высший военный совет союзников выделил пять тем для дискуссий на мирной конференции: 1) Лига Наций; 2) репарации; 3) новые государства; 4) территориальные проблемы; 5) колониальные владения. Было видно, что союзники, ставя вопрос о Лиге Наций на первое место, не желают преждевременных осложнений в отношениях с американцами.
Глава пятая
ВОССТАНИЕ В ГЕРМАНИИ И РОССИИ
НОВЫЙ ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ
Одним из условий перемирия была аннуляция Брест-Литовского мирного договора. Прекрасный повод для радости в России. Но дьявол, как известно, прячется в деталях. Одной: из самых существенных таких «деталей» была оговорка о том, что германские войска должны отойти «в зависимости от внутренней ситуации на этих территориях»[415]. Это был едва ли не прямой призыв не спешить уводить германские вооруженные силы с этих территорий.
Запад объявил о прекращении действия Брест-Литовского мирного договора, но в то же время указал на то, что «все германские войска, ныне находящиеся на территориях, прежде составлявших часть России, должны возвратиться в пределы Германии тогда, когда союзники посчитают момент подходящим, исходя при этом из внутренней ситуации на этих территориях»[416]. Отражением боязни новой России явилась выработка Западом таких условий перемирия, которые позволяли немиам замедленную эвакуацию с огромных территорий Востока. Запад разрешил немецким военным частям здесь сохранить 5 тыс. пулеметов, чтобы осуществлять контроль над территориями, «пораженными большевизмом». Согласно статье двенадцатой Соглашения о перемирии, эвакуация немецких войск из России должна была начаться только после того, как западные союзники сочтут «момент подходящим, учитывая внутреннюю ситуацию в ней»[417]. 3 декабря 1918 г. Союзная комиссия по перемирию информировала германских представителей, что считает нежелательным «оставлять большие города (на Востоке. — А. У.) без достаточного числа войск для полицейских целей», что «германские войска могут оставаться на оккупированной территории позже дат, обозначенных Соглашением о перемирии». Если от германского командования поступит специальный запрос, «союзные армии получат приказ оккупировать ключевые центры для поддержания порядка»[418]. Запад в декабре 1918 г. стал оказывать на Германию воздействие, с тем чтобы та не только защитила свои оккупированные территории в России, но и начала активные вооруженные действия против большевиков[419].
Во время обсуждения условий перемирия Хауз особо настаивал на том, чтобы отход немецких войск из оккупированных восточных областей России не был излишне поспешным. Германия, с его точки зрения, уже потерпела поражение, и с подведением итогов этого поражения можно было подождать. Но вот заполнение большевиками политического вакуума, оставляемого уходящими немцами, могло резко укрепить их позиции в Европе. Возврат Украины и Белоруссии к прародине означал восстановление России как великой державы.
Нет сомнения в том, что, если бы в Москве было иное (небольшевистское) правительство, этой оговорки не было бы. Ясно также, что Запад в этом случае поспешил бы с передачей двух миллионов русских пленных. Именно России Ленина Запад не простил сепаратный мир, отказ платить долги, национализацию западной собственности.
Важно отметить, что, прилагая усилия по возвращению в русскую столицу «нормального правительства», Запад ни во внутренних дискуссиях, ни во внешних политических заявлениях не назвал законным провозглашение независимости Финляндии, Украины, прибалтийских государств, закавказских республик. Если Германия поддерживала создание независимых государств на этих территориях, то Запад пока считал это внутренним русским делом.
Что касается финских, прибалтийских, украинских и прочих националистов, то они, видимо, хотели бы получить большую автономию от небольшевистского русского правительства, а не от правительства Ленина. Безусловно, они рассчитывали получить эту автономию, учитывая небывалое истощение России. В этой связи их устраивало одновременное поражение России и приход к власти в русских столицах политически очень особенных сил, которые были далеки от идеи российской унитарности. Поэтому антибольшевизм этих националистов в определенной степени сочетался со своего рода «благодарностью» небывалому по антипатриотизму русскому режиму.