Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен
Шрифт:
Пораженный поворотом британской дипломатии французский министр иностранных дел Пишон назвал его косвенной помощью «злобной мировой большевистской пропаганде». Не лучше ли предоставить слово тем русским, которые бежали и которые находятся здесь, в Париже? Если французы и готовы были слушать русских, то лишь тех из них, кто бежал из страны и нашел пристанище на Западе. Но Ллойд Джордж смотрел в суть дела: обсуждение русских проблем с эмигрантами ничего не решит. В Париже и других западных столицах можно найти представителей почти любого политического направления, кроме самого важного — того, которое воцарилось на просторах России и от которого зависела будущность отношений России и Запада.
При этом следует сказать, что Ллойд Джордж вовсе не хотел оставлять Колчака, Деникина и Юденича без помощи. В начале 1919 г. белых поддерживали не менее 180 тыс. войск интервентов из Англии, Франции, Италии, Греции, Сербии, Японии, Соединенных Штатов и Чехословакии, но Лондон постепенно стало заботить уже совсем иное. В Лондоне стали думать над тем, кто в будущем станет сдерживать посягательства на гегемонию в Европе — французы или немцы. Анализ дал однозначные результаты — главная линия британской политики пошла по пути учета потенциальной германской опасности. Британский премьер все более склонялся к мысли, что наилучшим курсом было бы предоставить русским решать свои противоречия между собой. Так будет восстановлен восточный вал против немцев, а вступившая в полосу депрессии британская промышленность получит крупный рынок.
Сложилась определенно парадоксальная ситуация. Вильсон и Ллойд Джордж, более чем далекие от социализма, начали объяснять эксцессы большевизма старыми грехами царизма. Вильсон и Ллойд Джордж приближались к тому, чтобы иметь дело с большевиками как де-факто правительством России (они готовы были даже бороться с оппозицией примирительному курсу в своих странах). А наследник великой революции Клемансо, простивший террор французской революции, сурово осуждал насилие и ужасы русской революции. Французы и итальянцы, Клемансо, Пишон и Соннино, на этом этапе стояли насмерть в своем отрицании любой возможности контакта с московским правительством. Французы выступили категорически против такого урегулирования. Как заявил Пишон, французское правительство «не сотрудничает с преступниками». Французскую позицию с энтузиазмом поддержали итальянцы и (менее демонстративно) японцы. Ллойд Джордж зафиксировал резкое расхождение британской и французской позиций в русском вопросе.
ГЕРМАНСКИЕ ПАРТИИ
Между тем политическая кампания главных претендентов на власть в Германии — основной массы социал-демократов — началась 1 января 1919 г. выдвижением Эбертом лозунга, который явно был «похищен» у левых: «Мир, свобода, хлеб!» Только в эти первые дни мы видим «шевеление» крупных буржуазных политических партий Германии, они начинают понимать, что бездействие автоматически ведет их к самоустранению с национальной политической арены, уход в политическое и общественное небытие. В то же время руководящие силы этих партий достаточно отчетливо понимали, что без некоего нового крена «влево», в сторону социальных уступок у крупных партий нет обеспеченного будущего.
Единственной более или менее реальной альтернативой германскому социализму виделись сугубо патриотические мотивы. Несколько партийных объединений пошли по этому пути. В тот самый день, когда «Спартак» призвал рабочий класс Берлина выйти на похороны жертв «кровавого Рождества», Германская демократическая партия (во многом наследница Прогрессивной партии) объявила мобилизацию своих сторонников. Приверженцы ГДП прошли бодрым строем под Бранденбургскими воротами с пением «Вахты на Рейне», вызывая своими черно-красно-золотыми знаменами смятение среди публики: чем они отличаются от социал-демократов? На углу Вильгельм-штрассе их ждали спартаковцы, несущие лозунг «Вперед с Либкнехтом!». Были слышны крики противников-демократов: «Долой Либкнехта!» Назревала потасовка. Но один из лидеров демократов взобрался на плечи своих сторонников и провозгласил, что их партия стоит «за порядок», И не добавил, за какой. Это уберегло обе колонны от схватки, они разминулись.
В ясный и холодный первый день нового года «восстали» клерикальные партии. Весьма внушительная демонстрация прошла под лозунгом «Защитить религию народа, не позволить социалистическому режиму расправиться с ней». Профессор Кункман в цирке Буша читал переполненному залу лекцию относительно необходимости создания «коалиции евангелических и католических избирателей». Прототип этой коалиции вышел к рейхсканцелярии. Эта группа избирателей видела себя продолжателем дела Партии Центра; но лидер партии Эрцбергер был слишком занят в комиссии по перемирию, чтобы реально возглавить обновленную партию. К тому же католики так и не смогли найти общий язык с протестантами; сказывался и весьма ощутимый сепаратизм. С полным основанием можно сказать, что политическая жизнь Германии, конечно же, с одной стороны, не напоминала политическую действительность России, а с другой, была очень далека от политической практики Британии и Франции.
Прежние вожди бросились спасать свои политические легионы. Всем им хотелось в этот момент народного подъема не выглядеть аристократическим островком, отсюда тяга к названию «народная». Густав Штреземан переименовал остатки своей Национально-либеральной партии в Германскую народную партию. Партия отечества и консерваторы организовали Германскую национальную народную партию. Обе эти партии, отличавшиеся примерным экспансионизмом во время войны, теперь с великим подозрением смотрели на новые республиканские установления. Правда, они не имели альтернативы. Эти партии «представляли в рейхстаге свои интересы», а вовсе (в отличие от Франции или Британии) не собирались править страной. Рейх Бисмарка создал такую систему, и путь к Аденауэру был еще долог. Индустриальная страна имела весьма старые, отдающие дань средневековой традиции политические инструменты.
Неизбежно должны были проснуться многолетние подлинные экономические хозяева страны — крупная буржуазия. Первым ее представителем в это суровое время выступил глава могущественной АЭГ — Всеобщей электрической компании — Вальтер Ратенау.
Его отец в свое время купил патент у Эдисона, и Всеобщая электрическая компания (АЭГ) стала самой крупной компанией на рынке своего времени. Мультимиллионер жил в спроектированном им самим особняке (прусский стиль конца XVIII в.) в берлинском пригороде Грюнвальд. Ратенау руководил экономикой Германии в годы войны и получил признание многих. Как говорит Грегор Даллас, «Ратенау был богат, как Гувер, и был философом, как Кейнс. Он был талантом в деле создания организаций, как Гувер, и он, подобно Кейнсу, думал, что искусство важнее бизнеса»[489]. Полковник Хауз в то время, когда Америка еще была нейтральной, встречался с Ратенау и находился под впечатлением от его талантов. «Интересно, многие ли в Германии думают так, как Ратенау?»[490] — пишет Хауз в дневнике. И он передал письмо Ратенау о том, что Германии еще предстоит революция, Вильсону. Лондонская «Таймс» писала, что благодаря Ратенау «германские войска держатся на Западе и наступают на Востоке»[491].
Ратенау как бы стремился повторить в Германии роль Дантона и Гамбетты: «К оружию, граждане!» Он соглашался с тем, что старое дерево прусского милитаризма и феодализма обветшало, но он категорически не был согласен с теми, кто распустил боевую германскую армию по домам. С его точки зрения, у Людендорфа сдали нервы. Мир, может быть, и нужно было подписывать, но не с позиций распущенной армии и зияющей германской слабости, а с позиций Германии как сильнейшей военной машины в Европе.
Ратенау призвал не устраивать пышные встречи военным героям, а немедленно же отправить боевые воинские части обратно на боевые позиции. Тогда западные союзники не смогут навязать Берлину «карфагенский мир». Ратенау обращается ко всем тем, кто в отчаянии не повернул к Советам солдатских и рабочих депутатов, а готов был сблокироваться на национальных идеях. Ратенау создает Демократическую лигу народа, которая обещает достойную жизнь и образование всем, высокие налоги на богатых, помощь бедным. «Экономика не может более рассматриваться как частное дело». Первостепенной задачей является создание современной экономики, предусматривающей оптимизацию производства, минимизацию потерь, управление правительством профессиональными союзами, широкую национализацию промышленности, обложение жестокими налогами импорта и предметов роскоши. «Экономика должна руководствоваться более моральными принципами, а жизнь должна стать проще»[492]. Не правда ли, многое просматривается впереди (хотя Гитлер, как общеизвестно, ненавидел «грязную свинью Ратенау»)?
Но время было против Ратенау образца 1919 г., и он распустил свою недолговечную лигу, примкнув к демократам-интеллектуалам немарксистского направления, таким, как Макс Вебер и Пройсс. Но симпатий к нему не испытывали и даже запретили во время предвыборной кампании выступать с речами. Неимоверно богатый, Ратенау был политически одинок и ненавидим, как немногие из немцев. «Я никогда не ждал благодарности за мою работу»[493].
ГЕРМАНСКИЕ ВЫБОРЫ
День общенациональных выборов — 19 января 1919 г. выдался превосходным. Страна была залита солнечным светом, и стихии никак не препятствовали свободному волеизъявлению граждан новорожденной республики. Активность избирателей превзошла все мыслимое. 83 % немцев вышли выразить свою волю, немыслимая активность в мире, утомляющемся от парламентской риторики и практики. Многие политические партии на волне демократической эволюции назвали себя «народными» — вплоть до сугубо консервативных. Активны были профессиональные союзы. Новая система пропорционального представительства разрушила прежние традиционные оплоты отдельных партий. Но корпоративный дух, столь характерный для традиционной Германии, разрушен не был.