Унтовое войско
Шрифт:
Муравьев поднялся:
— Благодарю, ваше величество! Одна забота, одна дума у меня: сумею ли хоть какой малой долей оправдать высокие награды государя императора?
— Да уж сумеешь как-нибудь, — благодушно ответил Николай. — С моими министрами в комитете не переругайся вдрызг, а то ведь и обращаться более будет не к кому, а только ко мне.
— Постараюсь, ваше величество.
От царя Муравьев поехал к князю Меншикову. Доложил обо всем, как было на приеме у Николая I.
— Что прикажете, ваша светлость, делать? Государь, хоть и благодушен, а изволил предупредить, чтобы с министрами я был поделикатнее. Как бы не проиграть Амура…
Меншиков посоветовал
— Дипломатию туманную не размазывайте, — предупредил Меншиков, — а так прямо и молвите наследнику-цесаревичу: прибегаю к вашей помощи, спасите дело Амура! На чувства, на чувства берите! На покорность, на учтивость.
Князь — опытный царедворец, но и Николай Николаевич не лыком шит. Сумел настроить и воодушевить Александра, молодого наследника.
Александр, обычно нерешительный, колеблющийся, тут не удержался и горячо заявил Муравьеву:
— Я сочувствую твоему замыслу и желаю успеха, генерал. Постараюсь сделать все, что от меня зависит, и сейчас же поеду к государю. — Вы уж только про меня, ваше высочество…
— Ладно, ладно, — успокоил Александр. — Ни словом не обмолвлюсь.
В нумере у Муравьева обои с золотыми сердечками. Над кроватью атласный балдахин. Посреди комнаты — пальма в кадушке. Между бархатными узорчатыми занавесями — кактусы в горшочках.
Все непривычное, чужое…
В Сибирском комитете полный провал. Да и что можно было ожидать?
Нессельроде, как открыл заседание, так и пошел брюзжать: он-де против занятия устья Амура, против постройки русских поселений на гиляцкой земле. Это, мол, опасно и рановременно. «Николаевский пост оставить немедля. Пушки оттуда свезти, редуты срыть», — заявил он. «Отчего же так, ваше сиятельство?» — спросил Муравьев. — «А то придут китайцы, сами все сроют и нас выгонят, и флаг русский сорвут, и нас в глазах гиляков осрамят».
Напрасно Невельской открывал глаза министру иностранных дел. Что Нессельроде до какого-то города Готто, до старого воинственного маньчжура, видящего опасность для своего государства не от русских, а от «рыжих»? Что до того Нессельроде, что и гиляки, и маньчжуры боятся и ненавидят англичан, просят у русских защиты от иноземных пришельцев, что до того, что гольды и гиляки, нейдальцы и самогиры рады приходу русских на Амур и готовы во всем поддержать «справедливых лоча?»
Муравьева винили в том, что он без нужды раздражает китайцев, надумал, мол, учинить в Кяхте собственное градоначальство для того, чтобы возвысить этот город в делах с Маймаченом и Ургой, но затея эта никудышная. И тут же пустились пересказывать злонамеренную сплетню о том, что китайцы будто бы выставили сто тысяч войска на границе и заперли вход в Маймачен, будто ургинские правители не захотят признать Кяхту за полномочный город и не пожелают иметь никаких дел с кяхтинским градоначальником. «Да нынче же бывал я в Кяхте, — отозвался на сплетню Муравьев, — и о китайских войсках там вовсе ничего не слыхать. Градоначальник же, получив все права от сената самостоятельно решать пограничные вопросы с ургинскими властями, почувствует себя уверенно и спокойно — не надо по каждому пустяку сноситься с Иркутском. Да и кяхтинские купцы останутся довольны что у них будет свое градоначальство — от иркутский гильдий меньше притеснений».
Военный министр высказался в раздраженном тоне: «Вы, генерал, хотите воздвигнуть себе памятник, а во что это России обойдется?»
Муравьев горестно размышлял: «И это меня, патриота, заподозрили в честолюбии! Во что он, Муравьев, России обойдется? А во что? Ареды там, а не политики! Скупятся, жадничают, а уж, чем жить Аредовы веки, лучше бы не путались под ногами. Вспомнил, как отец поучал его, молодого: «Не стыдись показаться недостаточным в кармане. Ничего нет возвышеннее, как сердцем быть богаче своего кармана. Любовь чистая к отечеству все вознаградит».
На комитете военный министр накинулся на Невельского:
— Какое вы имели право без приказа ставить посты на Амуре? За такое самовольничанье надо бы снять с вас офицерский мундир. В самый раз носить вам серую куртку [34] …
Министра перебил властный голос от дверей:
— Мы сюда собрались, ваша светлость, не судить и конфирмировать, а обсудить дело занятия Амура.
Члены комитета замерли. В дверях стоял раскрасневшийся наследник-цесаревич Александр.
34
Куртка матроса
— По высочайшему повелению я назначен председательствующим на комитете, — объявил он.
Муравьев обрадовался, воспрянул духом, но твердости и решительности у Александра хватило не надолго. К концу заседания он как-то обмяк, вставлял кое-когда вялые, никчемные замечания. Министры это сразу почувствовали.
Сибирский комитет пошел за Нессельроде.
Вечером в нумере у Муравьева сидели Невельской и Карсаков.
Генерал никак не мог успокоиться.
— Подумайте только, — жаловался он своим собеседникам, — лучше бы меня заменили вовсе в Иркутске! Переживу или нет нынешнюю зиму — бог ведает, а что гаснет в груди священный огонь, то чувствую ежедневно. Бывают еще вспышки, но реже и реже. Да и что еще ждать, если в комитете мне было сказано при десяти сановниках, что дела делаю я из честолюбия и хочу воздвигнуть себе памятник. Постыдно, что эта мысль укоренилась в правительстве и через нее все процеживается. Я требую, чтобы Невельскому в устье Амура были посланы роты флотского экипажа с офицерами и полусотня казаков с офицером, а мне отвечают, что это рановременно и отправляют тебе, Геннадий Иваныч, одного лишь… священника. Не все потеряно, Николай Николаич, — возразил Невельской. — Будем уповать на государя. В ас поддерживают великий князь Константин, Главный морской штаб, министр внутренних дел да и, судя по всему, наследник-цесаревич, — вставил Карсаков.
Муравьев вскочил с дивана, заулыбался, потирая руки:
— А вы что думали? Я не раскис, я еще с ними, со всеми нессельродами, потягаюсь. Мы еще посмотрим, кто кого!
В дверь постучали.
Курьер от министра иностранных дел, ваше превосходительство!
Вошел чиновник в черном сюртуке, поклонился. Достал из папки бумаги, протянул их генералу.
Это протокол заседания Сибирского комитета. Его сиятельство граф Нессельроде просит вас, ваше превосходительство, поставить на нем свою подпись.
Муравьев с недоумением повертел протокол в руках и рассмеялся:
— Извольте слышать, господа. В протоколе указано: «Приглашенный в комитет генерал-губернатор Муравьев во всем согласен с мнением комитета». Каково?! Нет, ваше сиятельство! Это уж похоже на Иудино лобзанье. Я напишу свое особое мнение.
Протокол дошел до царя. Тот повелел снова собрать комитет.
Николай I был очень занят юбилейными торжествами — двадцатипятилетием своего царствования. Балы, маскарады, приемы, фейерверки… До Амура ли? Весь декабрь ушел на празднества.