Упасть еще выше
Шрифт:
– Пересчитайте, если мало, я добавлю.
Купюры были стодолларовые, и было их десятка три или около того.
– Я правильно поняла, что вы больше не нуждаетесь в моих услугах?
Жена Кондакова приветливо улыбнулась и кивнула:
– Мы просто собираемся с дочкой уехать отдохнуть. Еще весной она наотрез отказывалась, а теперь сама спросила, когда мы в Италию поедем.
Лена держала в руках деньги, не зная, куда их спрятать, – карманов не было ни на юбке, ни на блузке – не за пазуху же, в самом деле! А жена вице-губернатора словно не замечала ее замешательства.
– Мне дочь очень дорога. Когда Вика была маленькая, она очень тяжело
Инна Сергеевна замолчала и пристально посмотрела Лене в глаза, словно проверяя ее реакцию на эту фамилию, но Зворыкина просто слушала, не догадываясь, к чему клонит жена Кондакова.
– Вполне возможно, когда мы вернемся, то попросим вас контролировать Вику, встречаться с ней время от времени. Если у вас, разумеется, найдутся свободные минутки. Насколько я знаю, вам предложили хорошую должность?
– Пока еще ничего не предложили…
– Предложат. Все зависит от решения Виктора Васильевича, а он против не будет, если я попрошу. Надеюсь, вы поняли меня.
Лена кивнула. Жена вице-губернатора улыбнулась.
– У меня очень узкий круг подруг, вхожих в наш дом. Надеюсь, если все сложится, вы тоже станете здесь бывать.
– Благодарю, – негромко произнесла Лена, уже догадываясь: здесь ее не будут принимать никогда. А это значит, что, пока муж под следствием, ее терпели в этом доме как единственную надежду на коррекцию поведения девочки. А теперь, когда отношения с Викой наладились, в помощи Зворыкиной не нуждаются. Это можно пережить, хуже, что теперь стало ясно: вице-губернатор ей помогать не собирается. И, видимо, не собирался.
Она тряслась в маршрутке, причем спешила не домой, а в квартирку Риты Ковальчук, где все было чужое: чужая мебель, чужие книги на полках, одежда в шкафах, чужой запах. Большое зеркало в коридоре мать Риты занавесила куском черной ткани. Но теперь Лена решила, вернувшись в чужое жилье, снять это зеркало и поставить куда-нибудь подальше, спрятать в шкаф, потому что черная ткань пугала, напоминая о случившемся. Пассажиры ехали в маршрутке молча, и туркмен-водитель, словно пользуясь своей властью, мучил их бесконечной песней про черные глаза, гремевшей из автомобильного приемника. Зворыкина дважды пыталась дозвониться сыну, но равнодушный голос механической девушки оба раза ответил, что номер абонента выключен или находится вне зоны. Правда, накануне Петька позвонил сам, уверив, что для этого пришлось залезать на сосну. Лена приказала ему больше этого не делать или найти какой-нибудь холмик… Сын в ответ рассмеялся, и тут же разговор прервался. Но это было почти день назад.
Теперь она ехала в маршрутке и старательно смотрела в окно, потому что возле кабины водителя стоял парень в надвинутом на лицо капюшоне, из-под которого изучал молодую пассажирку. Сначала Лена терялась под его неотрывным взглядом, потом решила не обращать на парня никакого внимания, просто
Когда вышла из машины, раздался звонок мобильного. Лена доставала его из сумочки, надеясь, что это прорвался Петька, но ее вызывала Тамара Майорова. Лена ответила, что идет по улице, и отключилась. Но подруга позвонила снова, а услышав голос Зворыкиной, попросила не отключаться, потому что у нее важное известие, а больше поделиться не с кем. Пришлось слушать, не вникая. Оказалось, что Топтунова расстается со своим депутатом, как выяснилось – он такой же, как все остальные мужчины, но финальную точку ставить еще рано, все только начинается…
Слушать этот радостный сумбур про чужую неудачу не хотелось. Пришлось держать телефончик на некотором расстоянии от уха в ожидании, когда Тамара на пару секунд замолчит, чтобы перевести дух, тогда можно будет сказать, что сейчас нет времени на долгие разговоры. Так она шла какое-то время и уже увидела подъезд, к которому стремилась. Уходящее за крыши солнце плескалось в оранжевом море окон новостроек. Майорова наконец замолчала… И тут кто-то схватил Зворыкину за руку и выхватил аппаратик. В первое мгновение она не поняла, обернулась и узнала того парня из маршрутки.
Он сунул отобранный мобильник в карман и схватил сумочку Лены за ремень.
– Не дергайся, – прошептал парень, наклоняясь к ее лицу.
Лена отшатнулась от чужого дыхания, но вырвать сумочку не смогла, парень дернул за ремень и повторил уже громче:
– Хуже будет!
И только тогда она увидела в его другой руке нож. Парень, очевидно, стоял рядом с кабиной, когда Зворыкина оплачивала проезд, доставала мелочь, он видел лежащие в сумочке доллары. Раньше бы она не стала сопротивляться, но теперь деньги были особенно нужны. Вокруг не оказалось никого, лишь припаркованные у пыльного газона автомобили, а за ними – ряд невысоких, аккуратно подстриженных кустов. И ни одного человека. Мимо медленно проехала серая машина. Лена с надеждой посмотрела на нее, но водителя за тонированным стеклом не увидела, а тому было все равно, что происходит во дворе. Грабитель тоже посмотрел вслед автомобилю, который ехал медленно, очевидно выбирая место для парковки. Внезапно парень сильно рванул ремень сумочки, которую Лена уже почти отпустила. Грабитель, потеряв равновесие, полетел на асфальт, упал на бок, даже не пытаясь подставить руки, чтобы смягчить падение. Серая машина поехала дальше, ускоряя движение, разогналась и рванула со двора.
Парень лежал на боку и пытался поймать ртом воздух, потом он стал вытягиваться, словно искал опору, надеясь подняться. Нога его мелко затряслась, грабитель перевалился на спину и замер с открытым ртом. Глаза его были открыты, но в них не читалось ничего, кроме смерти.
Зворыкина огляделась по сторонам, не понимая, что сейчас произошло. К ней приближалась молодая супружеская пара. Лена наклонилась, чтобы забрать свою сумочку, но ремень был затянут вокруг запястья трупа. Пришлось наклониться, ослабить натяжение ремня, а потом осторожно, стараясь не смотреть на мертвого, забрать свою вещь. Парочка прошла было мимо, но потом молодой человек все-таки понял, что это не пьяный лежит, и остановился.