Упавшие стрелы
Шрифт:
Она остановилась, выбежала из машины, даже не заглушив двигатель. Ксеноновый свет проводил убегающую Алексу до подъезда, неприятное ощущение чего-то близящегося так и не покидало ее. На душе скребли кошки, а внутри спазмами сокращался кишечник и желудок. Чувство тревоги витало в воздухе и пропитало все вокруг. Она зашла в лифт и нажала на 23.Двери растворились, в ноздри ворвался неприятный, но знакомый, смешанный запах. Алекса с ужасом для себя осознала, это был запах пороха и крови. Пульс участился, сердце забилось намного быстрее, зрачки сузились, превратившись в голубые точки. Она рефлекторно сглотнула тягучую слюну и облизнула пересохшие от волнения губы. Алекса стояла напротив двери Рона в нервном смятении, ее губы задрожали, руки потянулись к двери. Дверь была искорежена, обуглена и приоткрыта…
Эпилог.
Стояла осень, и, не смотря на это, в Токио стояла жаркая погода, правда вечером и ночью осень давала о себе знать, снижением температуры воздуха и легкой прохладой. У Алексы было почти два часа свободного времени, и она решила провести время в саду Коисикава Коракуэн, расположившийся почти в центре города недалеко от парка аттракционов Токио Дом. Многие сады в Японии носят название «Коракуэн», что означает «сад удовольствия».
Впервые с Роном Алекса повстречалась на выставке новых разработок в области применения нанотехнологий в медицинской отрасли, в Японии. Там она пыталась найти профессора Хако, который должен был дать ответ на самый важный для нее вопрос – « сколько еще у нее есть времени?».
Рон был молодым и талантливым нейрохирургом, выпускник Хьюстонского медицинского института. Нередко место рождения и социальное окружение определяют последующий выбор профессии и создают свое, отличное от других, мировоззрение. Так же произошло с Роном, он родился, и все свое детство вплоть до 18 лет провел в Южном Бронксе. Трудно описать Нью-Йоркский Южный Бронкс без того, чтобы не использовать клише: "худшая трущоба Америки", "воплощение всего самого худшего, что есть в городе", "город отчаяния", "гетто", "пятно", "рак на теле общества". В 1980, во время предвыборной кампании, Рональд Рейган сравнивал Бронкс с немецким городом Дрезденом, разрушенным бомбардировками во время Второй Мировой Войны. Сознание того, насколько беден, криминален и заражён наркотиками этот район просто может вызвать отвращение и моральный шок. Многие жители Южного Бронкса, площадь которого всего двадцать квадратных миль, называют свой район просто "Вьетнамом". Южный Бронкс – это вероятно последнее место в мире, где человек желал бы жить. Жизнь здесь кипела совсем по-другому, благодаря определенным специям из самых низших человеческих качеств: коварности, предательстве, зависти, подлости, животной ярости на остальной мир и обильно посыпанная порохом, кровью, насилием, наркотиками, смертью. Рон, как и все жившие здесь, не мог не впитать все это с молоком матери вместе с общечеловеческими моралью и ценностями. Отец Рона умер, когда мальчику было всего 5 лет. Это произошло у него на глазах. Из проезжающего Кадиллака высунулся короткий ствол израильского «Узи», короткая очередь и окровавленный и смертельно раненный отец Рона рухнул на лужайку возле дома. Позже, полицейские, прибывшие на место преступления, выдвинут версию – банальная разборка враждующих группировок. Маленький Рон умер в тот же вечер, утром открыл глаза уже повзрослевший Рон. Мать Рона была обычной посудомойщицей, работающей в баре неподалеку. Заработок был настолько смешным, что ей приходилось находиться там целыми днями, чтобы хоть как-то прокормить своего ребенка. Он учился очень хорошо и прилежно, тяга к знаниям была его страстью, так как другого пути вырваться из этой разлагающей трясины не было. Но между тем он состоял в уличной банде со всеми вытекающими последствиями: оружие, разборки, марихуана, аресты. Ведь будь обыкновенным «ботаником», он просто бы не выжил в «черном» квартале. Благодаря этому, Рон представлял собой непростого человека с очень тонкой организацией и богатым внутренним миром, закованного от окружающего хаоса и безнравственности в защитную кремниевую оболочку. Возможно, это было единственное решение на пути к самопознанию. И только будучи студентом 4 курса медицинского института, в возрасте 21 года он пересмотрел свои агрессивные и недоверчивые взгляды на жизнь, свое мировоззрение. Он открылся социуму в полной мере, пропуская в себя и отдавая обратно энергию взаимоотношений…Рон завел много новых знакомых, стал активно участвовать в студенческой жизни своего университета. И даже стал лучшим студентом года. Он радовался и загорался как ребенок, ведь сейчас он имел то, в чем нуждался долгие годы – живого и доброжелательного общения! А еще… Рон влюбился! Он порхал на крыльях любви, и даже не замечал, когда опускалось и вставало солнце. Он просто жил и наслаждался жизнью! Эта девушка училась в параллельной с ним группе. Через определенное время они расстанутся и продолжат отношения в качестве близких друзей. Рон будет остро переживать эту ситуацию, внутри себя, в гордом одиночестве, и почти опять окунется в мир страданий и отчуждения. Но в какой-то момент, он поймет – наступит просветление, что их отношения просто переросли себя и они выбрали самый верный путь – остаться друзьями! А в памяти останется все только самое светлое, чистое и доброе. И снова его захлестнет жажда к знаниям, ко всему новому и неизведанному и снова он со страстью кинется в бурлящее море своей новой жизни! Рон приедет в родной Нью-Йорк, но уже в отдельную квартиру, пусть будет не совсем в ту, что хотелось, но в свою маленькую крепость.
Рон приехал в Токио ради одной заветной мечты – утоления жажды знаний, ведь об этой выставке говорила вся ученая элита мира еще за год до официального открытия. Это был действительно прорыв, как в медицине, так и в самих нанотехнологиях применяемых в ней. Ученые достигли таких высот в этой области, что теперь с помощью микроскопических наноорганизмов могут не только бороться с атеросклерозом сосудов и менее травматично удалять опухоли, но уже и моделировать части тела, создавая, таким образом, симбиоз человека и наноорганизмов.
Алекса заметила профессора Хако возле одного из многочисленных стендов, стоявших на выставке. Профессор Хако был типичным японцем – безупречно учтивый, галантный, гордый и самое главное неспешащий никуда, он контролировал время и ситуацию, а не они его. Строгий черный костюм, белая сорочка, черный галстук, иссиня черные волосы с проблесками благородной седины, небольшого роста, с карими, живыми глазами и не менее бодрой осанкой. Его взгляд будто пронизывал насквозь, словно рентгеновский луч, профессор имел добрую, естественную улыбку, обрамленную возрастными, но не глубокими морщинами. Ему было 54 года. Алекса улыбнулась в знак приветствия, профессор Хако поклонился в ответ. Оставалось несколько метров, как неожиданно откуда-то из очередного стенда, как вихрь, вылетел молодой человек с проспектами, листовками и какими-то бумагами в руках. Он встал между Алексой и профессором непреодолимой живой стеной, и сразу же начал извиняться перед профессором Хако, уводя его в сторону от стенда. Алекса остановилась в недоумении.
Парню на вид было лет 25-27, Алекса была немного старше Рона, среднего роста, спортивного телосложения. Темные волосы, образовывали на голове творческий беспорядок, открывая взору высокий лоб. Тонкий нос и большие, проницательные, черные глаза, свидетельствовали о присутствии восточной крови. Густые, черные брови подчеркивали правильные черты лица и добавляли определенный шарм во взгляде. Пухлые губы расходились в легкой улыбке. Он был одет в потертые темно синие джинсы, в белой футболке с провокационной надписью «Good girls go to heaven, bad girls go to Ibiza», черная, кожаная, короткая куртка облегала торс и подчеркивала широкие плечи и узкий таз. На ногах были черные кеды-кроссовки «Jordans». Это был Рон.
«Наглый хам!», – немного раздраженно подумала Алекса, нахмурив брови, и в ту же секунду отметила: «Но довольно милый и симпатичный! Но все равно хам!». Ее стали забавлять эти противоречивые мысли к этому незнакомому человеку, она невольно засмеялась и так звонко, что окружающие, в том числе профессор Хако и Рон обернулись. Алекса поймала на себе их взгляды и немного смутилась, появился легкий, нежный румянец на белоснежной коже. Она быстро поборола свое смятение и решительно шагнула навстречу профессору и Рону.
«Профессор Хако, добрый день, я хочу извиниться за…»– Алекса не успела закончить фразу, ее перебил профессор, взяв за руку. «Дорогая моя Алекса» – слова звучали очень тепло, почти по-отечески, «Мы так давно с Вами не говорили! У меня есть для Вас новость!». Все это время Рон, удивлено смотревший на Алексу и профессора, демонстративно и почти театрально закашлял, показывая тем самым, что он еще здесь, рядом с ними и вообще-то не собирается уходить. Профессор повернулся в пол оборота к Рону и представил его Алексе: « Рон это Алекса. Алекса это Рон, молодой и очень перспективный хирург, кстати, мы сейчас вместе работаем над проектом, который, уверен, Вас заинтересует!». «Очень приятно» – сказал она, улыбнувшись и слегка наклонив голову. Только теперь она смогла более детально рассмотреть его глаза, они были не просто темные, и ей не показалось, глаза были абсолютно черными, без намека на любой другой цвет или оттенок. «Странно, они красивые и завораживающие, но в то же время пугающие», подумала Алекса. Она поняла почему. У глаз Рона не было зрачков, вернее они были, но они были такими же черными, как и радужная оболочка, сливаясь, образовывали, таким образом, большие черные круги на белом фоне глазного яблока. «Полон взаимности» – игриво ответил Рон, едва заметно улыбнувшись и смотря в глаза Алексе. Он смотрел долго, перешагнув все мыслимые и немыслимые временные контексты этикета, как будто пытался понять скрытую грусть в ее глазах. Она смотрела в его глаза, не способная оторваться. Между людьми возникла неловкая пауза. Прервал этой эфирный процесс телепатии и обмена энергиями, профессор Хако. «Пойдемте, молодые люди, думаю, нам есть о чем поговорить», торопливо проговорил профессор, подхватил Рона и Алексу под руки, и добавил – «Есть, но здесь», он бегло огляделся по сторонам, и в чем-то убедившись, зашагал к направлению выхода, увлекая за собой молодых людей.
Они быстро покинули выставочное помещение и поспешили по лестнице вниз. Там стоя возле черного полностью тонированного Мерседеса S-class, их ожидал крупный скалоподобный, высокого роста, с бычьей шеей и просто огромными руками водитель-телохранитель профессора. Он был одет в черный костюм, и белую рубашку с черным галстуком. В черных солнцезащитных очках. Водитель почтительно поклонился, молча открыл заднюю, а затем и переднюю дверь. Все происходило молча, без лишних слов. Рон сел на переднее сиденье, уступив место девушке. Все утонули в роскошных с перфорированной красной кожей капитанских креслах. Машина тронулась, в считанные секунды, набрав скорость в 100 километров в час, не смотря на, почти две тонны бронированной стали и несколько сот килограммов бронированного стекла. Машина неслась плавно и надежно, без резких виляний по асфальту. Обгоняя по дороге менее быстро движущиеся транспортные средства. Они ехали в лабораторию. Все молча смотрели на профессора. В этой повисшей тишине было что-то интригующее и не менее пугающее, но она становилась вязкой и тяжелой.
Почти за 3000 метров от движущегося черного Мерседеса на крыше небоскреба, человек в белоснежном костюме, стоя на одном колене, прильнул к окуляру оптического прицела мощной крупнокалиберной снайперской винтовки. Расстояние сокращалось, они ехали ему навстречу. Он был раздражен, через тонированные стекла автомобиля, он ничего не видел. Наемник сжал зубы с такой злостью и силой, что они издали характерный хруст дробящейся эмали. «Я открываю огонь!», коротко, по-японски, рявкнул он в гарнитуру мобильного телефона, висевшую у него на ухе. Тут же наугад, предполагая и проецируя в Мерседесе место водителя, человек в белом сделал два выстрела. Компенсатор, на конце ствола, давясь от чудовищной, распирающей энергии с трудом поглотил пороховые газы, слегка качнув ствол вверх. Свинцовые стрелы с вольфрамовыми наконечниками рванулись к своей цели, опережая скорость звука в разы. Тяжелые гильзы зазвякали по бетонному покрытию крыши. Он громко и очень эмоционально ругнулся, Мерседес продолжал свое движение, даже не изменив своей траектории. Его правый глаз снова прилип к оптическому прицелу. Невероятно! Вольфрамовые пули застряли в лобовом стекле, даже не пробив его! Внутри мозга что-то треснуло и оборвалось, человек в белом в бешенстве схватив винтовку, стал что есть силы бить ею по крыше. Разломав оружие, он несколько успокоился, слюни все еще пузырились в уголках рта. «Они продолжают движение…Я их не смог остановить!» – виновато и раздосадовано отчитался он по телефону. «Плохо, очень плохо…» – сухим и тихим, почти безэмоциональным голосом ответили ему на том конце провода. Сразу же после этих слов сотовый телефон в руках человека в белом мгновенно нагрелся и взорвался, заляпав идеально белый костюм ошметками мозгового вещества и кровью. На крыше рядом с винтовкой, в увеличивающемся пятне крови осталось валяться туловище без головы.