Упавшие в Зону. Учебка
Шрифт:
– Вот уж напугал! – проворчал Колыч. – Не заснет он… Слазь тогда с моей лежанки, ёш твою вошь!
– Пожалуйста, – стал подниматься ученый, но Злыдень, подскочив, надавил ему на плечи и вновь заставил сесть.
– Ты вот что, Колыч, – повернул он голову к Илье Николаевичу. – У нас ведь как, да ты и сам знаешь: за язык никто никого не тянет. Но уж коли ты этот язык сам высунул и перед людьми потряс, то будь добр – за то, что вытряс, ответь. Ты ведь сам свою шконку Беспалому предложил, так?
– До завтра только, – буркнул Колыч.
– А сейчас уже завтра?
– Покуда нет. До полуночи два часа
– Ага… То есть до нуля часов ты еще потерпишь, а как стрелочки сойдутся, дашь ему пинка? Молодец! Вот это по-нашему, по-сталкерски! Сталкер слово дал, и, ежели ему напомнят, конечно, он его до последней буковки выполнит. Настоящий ты сталкер, Колыч. Да что там сталкер – настоящий мужик, хозяин своему слову! Рад я за тебя. Веришь-нет?
– Не верю, – засопел Колыч. – И не надо со мной, как с дитем малым. Никого я никуда не сгоню, пусть хоть месяц лежит. Это я так ляпнул, с обиды: я человеку добро сделал, а он спать мешает. Это как, по-правильному?
Аникею Александровичу стало не по себе. Его приютили, подлатали, лежанку уступили, а он своим любопытством довел и впрямь сделавших ему добро людей до ссоры. Поэтому он снова, уже решительно, отстранив протянувшего руки Злыдня, встал и подошел к Колычу.
– Простите, я в самом деле не прав. Ложитесь на ваше место. И гасите, если нужно, факелы. А мне бросьте, пожалуйста, вот тут, возле стены, какие-нибудь куртки, чтобы не на голом камне лежать.
– Послушайте! – вспыхнул, перейдя вдруг на «вы» Колыч. – Не нужны мне ваши, ёш, уступки. И извиняться передо мной не надо. Идите и ложитесь! А наговориться успеете еще. Если завтра «урфины» не подстрелят.
– Колыч!!! – взревел Злыдень. – Ты у меня сейчас точно дотреплешься! За такое карканье язык вырывают!
– Я сказал «если», – стушевался провинившийся, понимая, видимо, что и впрямь перегнул палку.
– А будешь пререкаться, пойдешь на улицу спать!
– Молчу, – буркнул Колыч и, отойдя подальше, бросил возле стены пару курток, повалился на них, демонстративно отвернулся и засопел.
Тавказаков обвел всех виноватым взглядом:
– Если и правда уже пора спать, если вы хотите…
– Да мы теперь после твоих рассказов не сразу и уснем, веришь-нет? – сказал Злыдень. – Так что давай, спрашивай, что хотел.
– Но покороче все ж, – на всякий случай добавил Брюль. – Не про современное мироустройство с учетом открывшихся данных. Вы, умники, любите такие хренулины.
– Нет-нет, я коротко, – успокоил сталкеров Аникей.
Глава 4
Факелы, кроме одного, все же погасили. «Не в карты играть», – как сказал Брюль. На самом деле сталкерам, чувствовал доцент Тавказаков, было неловко за глупую ссору, да еще возникшую на пустом практически месте. Особенно перед ним неудобно, пока еще чужаком.
Когда все угомонились и приготовились слушать его вопросы, Аникей Александрович, стараясь говорить негромко, почти слово в слово повторил:
– Как все происходит? «Урфины» нападают на вас? Или это вы на них нападаете? А еще про других сталкеров мне интересно. Где они? Их много? Какие у вас с ними… м-мм… взаимоотношения?
– Вот сюда, – обвел рукой пещеру Злыдень, – «урфины» никогда не лезут. Потому что так бы им скоро стало не на ком тренироваться.
– Из-за баб?.. – вскинулся было Аникей, но вспомнил, что сталкерами, пусть и нечасто, бывают и женщины. Взять ту же Забияку. И он тут же стушевался: – А!.. Ну да…
– Были и они, – вздохнул Злыдень. – Аж две штуки, веришь-нет?
– Почему «были»? – сглотнул Аникей.
– Потому что уже нет. Из-за одной, Юльки рыжей, ее Бестией называли… так вот, из-за нее несколько группировок перегрызлись – не на жизнь, на смерть. Четверо полегли, еще одному хребтину сломали, позже добили из жалости, двоим по глазу выбили, веришь-нет? Ну, зубы, ребра сломанные вообще никто не считал. И самое-то смешное, что саму Бестию тоже в той разборке ухайдакали – она ж на месте усидеть не могла, сама в этот кипеш полезла…
– А вторая?
– Что – вторая?.. А! Баба-то вторая? Ну, та справная была девка, все при ней. Шепелявила только. Ее Наташкой звали так-то, а она говорила: «Натаска». Ну, ее Атаской и прозвали. Еще потому, что отчаянная тоже – на пути не стой. Атас, короче. И к себе никого из мужиков не подпускала. Поэтому за нее особо не бились – толку-то?
– Не знаю, врут, поди, – сказал Брюль, – но говорят еще, что прозвище ей такое дали потому, что она на груди себе набила: «Атас!». Вроде как: «Не вздумай лапать!».
– Ясен пень, врут, – хмыкнул Злыдень. – Кто такое мог видеть? Если б кто вдруг увидел, то рассказать бы уже не сумел, веришь-нет?
– Ну, так и где она? – не выдержал Тавказаков.
– Что, понравилась? – раздался хохот Брюля.
Злыдень шикнул на сталкера и сказал Аникею:
– Атаска пропала. Никто не видел как. Не во время боя точно. Грешили на отморозков, что убили, мол, втихаря. Только вряд ли. Потому что убить Атаску – это еще суметь нужно было. Но, опять же, других версий и вовсе нет.
– Есть, – снова встрял Брюль. – Ее забрали, чтобы в «урфина» переделать, она же крутулина.
– Тьфу на тебя, – сказал Злыдень.
– А насчет «урфинов»-то что? – напомнил ученый.
– А тут по-разному. Чаще всего – это стычки во время охоты. Но тогда, будто специально, а скорее всего, специально и есть, – их не больше, чем нас, чаще меньше. Два-три, бывает даже, одиночка нападет. Но, между нами, и один «урфин» двух-трех наших стоит, веришь-нет? Однако тут они бьются чаще всего так, оружие почти не используют, будто разминаются. Не, сами под пули не лезут, отстреливаются, но именно защищаясь, а не для того, чтобы убить. Убивают, конечно, но чаще не нарочно. А вот когда случается общий сбор…