Упавшие в Зону. Учебка

Буторин Андрей Русланович

Все вдруг резко замолчали. На удивление, даже Дед не стал ни возражать, ни оправдываться. А потом извиняющимся, будто даже заискивающим тоном заговорил профессор Сысоев:

– Да-да, все так… В том смысле, что мы не можем целиком положиться на слова господина Каткова. Нет-нет, я ни в коем случае не утверждаю, что он лжет! Но весьма вероятно, что он выдает желаемое за действительное. Или его чутье, если угодно. Ну, так и что? Зато не вызывает ни малейшего сомнения предположение господина Плужникова насчет того, что на месте катастрофы межзвездного корабля нас ожидают повышенная радиоактивность и, скорее всего, масса иных губительных для человеческого организма излучений. Это даже не предположение, а почти стопроцентный факт. Стопроцентная, я бы даже сказал, смерть. Зато вероятность того, что мы обнаружим там выход из Зоны, гипотетическую «дырку», проделанную взрывом, весьма и весьма мала, о чем

не единожды упоминал господин космический разведчик. И то, что из этой «дырки» мы попадем прямиком в высокотехнологический мир, где нас тут же вылечат, – это почти то же самое по вероятности, что, умерев там в муках, мы окажемся в раю, где благополучно «воскреснем». Поэтому лично я, не призывая никого следовать моему примеру, выбираю «дно Зоны», куда немедленно, с вашего позволения, и отправляюсь.

– Я тоже! – бросился к нему с объятиями доцент Тетерин.

– Если вы не станете возражать, – скромно потупившись, произнес Дед, – я бы, так сказать, с огромным удовольствием составил вам компанию.

– Но там смерть! – схватился за голову Егор. – Юлий Алексеевич, Олег Дмитриевич, вы же ученые!

– Простите, Егор, – сказал профессор. – Давайте посмотрим правде в глаза. Ваш вариант – тоже смерть. Только куда более мучительная.

– А ты?.. – в отчаянии повернулся Плюх к Забияке.

– Я туда, где нет этого, – мотнула та подбородком на Деда.

Косморазведчик улыбнулся, но явно натянуто, в его взгляде мелькнула обида.

– Да ладно тебе, – плечом в плечо толкнула друга девушка. – Уж и поерничать нельзя? Знаю ведь, что услышать надеялся.

Плюх не стал переспрашивать и повернулся к «богомолу».

– Блямс! – не дожидаясь вопроса, выдал тот.

– Что он сказал? – спросила Забияка.

– «Я туда, где есть ты», – буркнул косморазведчик.

– Ты его на способность к телепатии не проверял? – вздернула брови Илона.

Космический разведчик третьего класса Егор Плужников по прозвищу Плюх почувствовал вдруг себя таким счастливым, что не выдержал и рассмеялся.

Часть 1

Беспалый

Глава 1

Аникей Тавказаков не раз и не два потом вспоминал, как так вышло, что он попал в это место, и каждый раз ему становилось стыдно. При этом его обуревала еще и дикая на себя злость. «Так мне, трусу, и надо!» – с почти мазохистским наслаждением думал он.

Называя себя трусом, ученый не манерничал и не выпендривался, ведь тогда он и в самом деле струсил. Когда его, задремавшего вместе с Юлием Алексеевичем и Олегом, разбудил злобный рык: «Руки в гору!», он уже чуть в штаны не наделал, а когда стало ясно, что это нападение вооруженных сталкеров – грабителей, и вовсе начал прощаться с жизнью: у них-то самих винтовка была только одна, да и та висела на груди у Егора Плужникова, который, тоже будучи застигнутым врасплох, не успел ее вовремя схватить. И пока Плюх о чем-то говорил с грабителями, Аникей с замиранием сердца молился, чтобы косморазведчик не вздумал геройствовать – пока бы он опускал руки к «Печенге», сталкеры успели бы его прошить очередями, а уж потом вряд ли пожалели бы и остальных. И когда внезапно прогрохотала очередь, Тавказаков был на сто процентов уверен, что Плюх все же дернулся к винтовке, за что и получил свое. А поскольку следующих выстрелов, по мнению Аникея, не пришлось бы долго ждать и предназначаться они были должны ему с коллегами, то ноги его сработали, пожалуй, раньше, чем мозг отправил команду. Будто со стороны, он наблюдал, как мчится к ближайшим кустам, и крик Плюха: «Ложитесь!» прозвучал для него словно на иностранном языке – он даже не осознал, что разведчик жив. А когда миновал кусты и сзади раздались новые выстрелы, ученый услышал их будто издалека, ощутив вдруг странную легкость во всем теле. «Я убит!» – на удивление равнодушно подумал он, хотя на самом деле всего лишь куда-то падал [1] .

1

Аникей Александрович Тавказаков вспоминает здесь события, описанные в романе автора «Упавшие в Зону. В поисках выхода». – Здесь и далее – примечание автора.

Осознал он это не сразу, поскольку в гибель свою поверил безоговорочно, другие варианты попросту не приходили в голову. Да и глаза машинально сразу закрыл – собственно, если умер, то это как бы даже и логично. Нелогичным был лишь странный ветер снизу, будто толкающий его в спину. «Меня что, уже на небеса возносит?» – мелькнула глупая мысль. Дважды, даже трижды глупая! Во-первых, ни в какие посмертные небеса он, как истинный ученый, не верил. Во-вторых, даже если бы в этом он и ошибался, возносить его, некрещеного богохульника,

в рай бы никто не стал. И, наконец, в-третьих, если он мыслит, стало быть, суще… ну, то есть, не умер.

Впрочем, когда Аникей все же раскрыл глаза, он ничего не увидел. Это была даже не темнота, а бесцветное ничто. Впору бы как раз и поверить в свою смерть, но ветер, толкающий в спину, как-то не совмещался с представлениями о загробном мире. И тут, как бывает, когда долго смотришь на какую-нибудь оптическую иллюзию, вроде «ваза это или два лица в профиль», в мозгу все резко перевернулось, и он понял, что не возносится, а наоборот, падает. Впрочем, «ветер» тут же пропал, будто и нужен был лишь для того, чтобы создать эффект падения, а поскольку Аникей в него поверил, стал больше не нужен. Вроде как психологическая подушка: не сразу закрывают тебя в этой жуткой депривационной камере [2] без верха и низа, тепла и холода, света и тьмы, а готовят сначала: «Ты просто падаешь, дружок, это не страшно!» Но страшно почему-то и впрямь не было. Может, он растратил весь страх, когда ждал в голову пули от грабителей?

2

Камера сенсорной депривации – камера, изолирующая человека от любых ощущений. Реализована в виде бака, в который не проникают звуки, свет и запахи. Бак заполнен раствором высокой плотности, температура которого соответствует температуре человеческого тела.

«Да это же аномалия! – дошло вдруг до ученого. – Ну конечно же, я просто попал в аномалию!» Ему вдруг стало совсем легко, уже не только физически. Наверное, опытному сталкеру такая реакция психики, как у Аникея в тот момент, показалась бы как минимум странной, а уж фраза «просто попал в аномалию» однозначно бы вызвала недоумение. Но в том-то и дело, что опытным, да и вообще никаким сталкером доцент Тавказаков не был. С настоящими аномалиями ему суждено было познакомиться – да и то не особо близко – лишь в последние дни. До этого же он лишь слышал о них, причем как правдивые или хотя бы примерно соответствующие действительности сведения, так и откровенные байки. Ему отчего-то вбилось в голову, что реально опасных, по-настоящему гибельных аномалий, вроде «солярия» или «выжималки», не так уж и много, а чаще встречаются такие, например, как «перепутка», от которой только голова кружится, или «тормозилка», от которой ты всего лишь замедляешься. Нужно сказать, что и две последние, особенно «тормозилка», были отнюдь не безопасными, но Аникей Александрович об этом не знал. Потому и свое состояние принял за кратковременный эффект пребывания в какой-то безопасной для жизни аномалии. А как иначе? Он ведь не умер. Ему даже не больно было. Даже голова не кружилась!

Мало того, он мысленно пожелал даже, чтобы эта аномалия его подольше не отпускала: «Может, к тому времени вернется Забияка и на пару с Плюхом разберется с налетчиками. Или же те сделают свое черное дело и уберутся подальше…» За вторую мысль Аникею стало невыносимо стыдно – так, что он даже скрипнул зубами и, сжав кулаки, зажмурился. А когда открыл глаза, увидел свет и вновь ощутил, что падает.

На сей раз он действительно падал – к счастью, с небольшой высоты. Да и упал удачно – на ровное место, в траву. Почти как в той поговорке, про соломку. Только сейчас никто и ничего Аникею не стелил, трава сама по себе росла, да и он вовсе не знал, куда падает. То есть, он-то как раз думал, что знает: туда же, где только что был, пока не попал в «безопасную» аномалию, которая поиграла с ним и отпустила. На ногах доцент, приземлившись, не удержался, повалился ничком, выставив руки, и подниматься пока не спешил; наоборот, вжался сильнее в землю и стал прислушиваться.

Ученый пытался понять, ушли ли грабители, но не услышал ничего, кроме обычных лесных шорохов. Это могло говорить как о том, что сталкеры, расправившись с его друзьями, убрались восвояси, так и о том, что их самих прикончили Забияка и Плюх. Правда, тишина в последнем случае настораживала, ведь его спутники переговаривались бы между собой, искали его, наконец!

На беду, Тавказаков никак не мог сообразить, сколько прошло времени с того момента, как он попал в аномалию. Ощущение на сей счет было двойственным: то ли около минуты, то ли, напротив, едва ли не час. Но за минуту вряд ли все могло закончиться, ведь если сталкеры все же убили его друзей, то сейчас бы собирали добычу, и беззвучно у них это не получилось бы делать. Но и в случае гибели самих грабителей, как он уже думал, его сейчас должны были искать, уж кричать-то ему стали бы точно. «Так что же тогда получается? Прошел час?.. Тоже как-то не вяжется. Ведь я убежал недалеко, и кто бы ни победил, меня все равно бы нашли: сталкеры, чтобы обыскать и прикончить, или свои – понятно для чего…»