Упоение местью. Подлинная история графини Монте-Кристо

Вико Наталия Юрьевна

– Пожалуйте, барин, – расплылся в улыбке торговец, гостеприимно сдвигая один из лотков внутрь и освобождая место. – Господь, кажись, дождь послал. К урожаю, – попытался он завязать разговор.

– Спасибо, любезный, – Шаляпин порылся в кармане пальто, вложил в руку торговца монету, снял шляпу, стряхнул дождевые капли и повернулся, невольно оказавшись почти вплотную к Ирине.

Та замерла, потому что еще никогда посторонний взрослый мужчина не стоял к ней так близко.

– Так о чем это я? – почему-то тоже, чуть смутившись, пробормотал Шаляпин и немного отстранился. – Ах да, о львицах…

Ирина подняла воротник пальто и наклонила голову, спрятав нижнюю часть лица.

– Холодно? – заботливо поинтересовался Шаляпин.

– Нет-нет, Федор Иванович. Продолжайте. Мне очень интересно. Говорите же! –

потребовала она и тоже чуть-чуть отступила.

– Так вот, – Шаляпин откинул со лба прядь светлых волос и надел шляпу. – Вот тут, Ирочка, и наступает важный момент. К добыче начинают приближаться гиены – отвратительные, мерзкие твари. И часто львица уходит, не желая вступать в борьбу. И добыча могла бы остаться у жадной воющей своры, но если рядом есть лев, который, защищая добычу львицы, способен одним взмахом лапы отогнать гиен, то порядок восстанавливается и справедливость торжествует. Царь он, в конце концов, или не царь?

– Царь, конечно, – снисходительно согласилась Ирина. – А львица – царица! – не смогла не добавить она.

– Я к тому веду, – серьезно продолжил Шаляпин, – что люди, которым мстил граф Монте-Кристо, были подобны гиенам, отнявшим чужое. Вы же, Ирочка, рассуждаете как львица, не желающая унижать себя борьбой с гиенами. А за свой кусок надобно стоять, – протянул он назидательно, – и уж тем более за подлость и низость наказывать. Так-то вот, голубушка. А то неровен час от гиен отбою не будет! И так уж развелись повсюду, – сдвинул он брови. – Все крутятся, высматривают, вынюхивают, как бы только застать тебя врасплох и урвать хоть чего. Так что без львов, Ирина Сергеевна, никак не обойтись, – закончил он покровительственно.

– Боюсь, Федор Иванович, – в глазах Ирины снова блеснули озорные огоньки, – природа распорядилась так, что мне все же придется довольствоваться ролью львицы и надеяться на встречу с царем зверей, достойным моего внимания, – она бросила насмешливый взгляд на спутника, который, видно, не найдя что сказать, покашлял и начал поправлять шляпу.

– Федор Иванович! Смотрите, как быстро кончился дождь! – воскликнула Ирина, выставив ладошку из-под навеса.

– Весна-а! – благодушно пробасил Шаляпин. – У природы настроение меняется, как… – бросил на Ирину смеющийся взгляд, – у молоденькой девушки, по сто раз на дню. Пойдемте-ка, голубушка, а то ваш батюшка волноваться будет: куда его сокровище запропастилось? – подхватил он Ирину под руку. – Кстати, к нашему разговору о мести. Помните, как у Пушкина: «Есть упоение в бою»?

Ирина кивнула.

– Так вот, поверьте, в мести тоже есть упоение. И именно поэтому граф Монте-Кристо все-таки счастливый человек!

Они перешли на другую сторону Чистопрудного бульвара и свернули в Архангельский переулок, украшенный высоченной башней храма Архангела Гавриила, построенного еще Александром Меншиковым и где, по слухам, в былые времена собирались члены таинственной масонской ложи. В соседнем храме – Федора Стратилата – два года назад настоятель Антиохийского подворья епископ Антоний Мубайед отпел мать Ирины. Та с первых же дней войны стала работать в госпитале и через несколько месяцев скончалась от внезапного сердечного приступа. Смерть матери перевернула жизнь семьи. В доме поселилась тоскливая пустота, которую, казалось, невозможно будет заполнить ничем и никогда. По ночам, лежа в постели, Ирина непроизвольно вслушивалась в тишину, втайне ожидая, хотя и не смея признаться в этом даже себе самой, что вот вдруг однажды произойдет чудо – распахнется дверь и оттуда появится мама, красивая, уютная, ласковая, улыбчивая, проведет ладонью по ее голове и помертвевшее пространство вокруг оживет, наполнится радостью и прежней, беззаботной жизнью. Но дверь не распахивалась, и от этого Ирине становилось так тоскливо и безысходно, что она, зажмурив глаза, как в детстве, сворачивалась под одеялом комочком, надеясь, что мама придет к ней хотя бы во сне и с ней можно будет снова без утайки поговорить обо всем на свете, а мама, как всегда, не будет перебивать и станет слушать так, будто ничего важнее для нее нет и быть не может. Отец Ирины, известный адвокат, и раньше не баловавший дочь особым вниманием, считая, что правильное воспитание девочки дело женское, после постигшего семью горя, вопреки ожиданиям дочери, еще больше отдалился, с головой

уйдя в работу и политику, которой в последнее время в его окружении занимались все – и те, кому действительно была небезразлична судьба России, и те, кто, предчувствуя время неизбежных и близких перемен, старался присмотреть себе политическую партию повыгоднее. А времена и правда наступили тревожные. С каждым днем становилось все более очевидным: Россия войну проигрывает. Воздух был напряжен, словно перед грозой: то здесь, то там, будто отдаленные всполохи молний, возникали стихийные митинги, на которых требовали немедленной смены министров или всего правительства. Говорили, что война неудачна по причине измены, причем многие обвиняли даже царицу, которая якобы выдавала Вильгельму II сведения государственной важности. Необходимо было что-то делать, спасать Россию, но что могла сделать она – выпускница Смольного института? Впрочем, Ирина умела стрелять, что являлось предметом гордости отца и было, пожалуй, чуть ли не единственным, чему тот с удовольствием в течение последних двух лет обучал дочь, выезжая на дачу. Сама же Ирина обучалась стрельбе из револьвера с несвойственным молоденьким девушкам старанием и даже удовольствием. Приятная тяжесть оружия в ладошке, звонкие хлопки выстрелов и запах пороха щекотали ее нервы и давали ощущение силы и власти над ситуацией. К тому же и результат не надо было ждать бесконечно долго. Попала или промахнулась – все известно через мгновение. И что же теперь? Брать револьвер и ехать на фронт? Но оттого, что люди в порыве патриотизма бросятся на рельсы, разогнавшийся поезд, имя которому – война, не остановится. А еще этот Распутин…

– Федор Иванович, а вы знакомы с Распутиным? – неожиданно спросила она у спутника, остановившись у подъезда своего дома, и едва не засмеялась, заметив, как изменилось выражение лица Шаляпина. Словно ложку горчицы проглотил!

– Бог миловал! – Шаляпин поставил ногу на высокую каменную ступеньку. – Как-то его секретарь, не застав меня в квартире, передал моей супруге, что старец-де желает со мной познакомиться и спрашивает, как мне будет приятнее: принять его у себя либо к нему пожаловать?

– А вы?

– Не ответил.

– Ох уж? – недоверчиво покачала головой Ирина.

– Да! – Шаляпин картинно расправил плечи. – Не ответил! Я слышал, он груб бывает без меры и церемоний не соблюдает в отношениях. Неровен час сказал бы мне чего обидного, а я – в морду ему, – он согнул руку в локте и сжал пальцы в увесистый кулак.

Ирина понимающе закивала.

– Да-да, – важно сказал Шаляпин. – Такая могла бы выйти несуразица. Тем более, сами знаете, драться с обласканными двором людьми – дело опасное… Так-то вот, Ирина Сергеевна, – он двинулся по ступеням вверх.

Тяжелая дубовая дверь подъезда открылась, и на крыльце появился привратник, благообразный и важный, с пышными усами на пол-лица.

– Здравия желаю! – поприветствовал он пришедших, придерживая дверь.

– Зайдете, Федор Иванович? – Ирина вопросительно посмотрела на спутника. – Это же так прелестно будет – раз уж мы с вами случайно на улице встретились, значит, судьба ваша сегодня у нас в гостях побывать! Не хотите же вы ослушаться голоса судьбы? – шутливо нахмурилась она. – Ну же, Федор Иванович, решайтесь без раздумий!

– Сдаюсь! – чуть поколебавшись, расплылся тот в улыбке. – Вам, прелестная Ирэн, отказать не могу.

Он шагнул вслед за Ириной в просторный подъезд, своды которого могучими каменными плечами подпирали неутомимые атланты. Атланты были огромны и незыблемы, хотя в детстве Ирина побаивалась проходить мимо них, воображая, что вдруг в один не самый прекрасный день каменным гигантам наскучит стоять неподвижно и они возьмут да и отойдут в сторону… Просто, чтобы посмотреть, каково будет людям без них?

Ковровая дорожка подвела ко входу в квартиру, занимавшую пол-этажа. Дверь открыл старый слуга Василий, добродушный и говорливый. Ирина обожала старика, который угощал ее в детстве разноцветными леденцами и баловал незатейливыми, но полными удивительной мудрости народными сказками, от которых в душе оставалось ощущение светлого чуда и тепла.

Прихожая совсем некстати была завешена чужими пальто, шарфами и шляпами. В квартире теперь часто собирались старые и новые знакомые отца – он словно пытался заполнить пустоту, образовавшуюся в доме после кончины жены.