Управление войсками
Шрифт:
Теперь несколько слов об использовании резервов. Согласно нашим уставам резервы в обороне вводились в бой, как правило, для проведения контратак. Требование наступательного применения сил в обороне безусловно правильное. Но при таком превосходстве в силах, какое [176] противник имел под Орлом, и при таких слабых резервах, какими мы тогда располагали, это положение устава показалось неприменимым. Дело в том, что в борьбе за оборонительные позиции войска могут быть поставлены перед необходимостью контратаковать небольшими силами даже превосходящего противника, но в данном случае такие контратаки были бы бесперспективными, поэтому я полагал, что в создавшихся условиях фронт обороны под Орлом можно удерживать путем ведения только оборонительных действий.
В этот день противник наступал, применяя те же методы, что и прежде. Наши силы, сосредоточенные
Тем не менее я с тревогой думал о следующем дне. Резервов я уже не имел. Пехота была измотана. Я, конечно, знал, что даже в самой трудной обстановке солдат может найти время для сна и мало–мальски отдохнуть. Но ведь и эта возможность не беспредельна.
Учитывая сложившуюся и предполагаемую обстановку, я уже начал думать о переходе к другой тактике ведения боевых действий.
В ночь на 15 июля я получил приятное известие. Генерал–полковник Модель сообщил мне о прибытии значительного для наших условий подкрепления. Речь шла о переброске к нам 36–й пехотной дивизии — одного из немногих соединений, не слишком пострадавших в боях за Курск, а также дивизиона штурмовых орудий (19 установок) и 9 «фердинандов». Этот 65–тонный гигант имел ограниченную маневренность, но, вооруженный 88–миллиметровым орудием, мог надежно поражать танки противника на дальностях до 3 км. Русские 76–миллиметровые противотанковые орудия не могли пробить его 200–миллиметровую лобовую броню. Конструкция установки оказалась неудачной, и таких машин было выпущено немного. Все же они показали себя как очень ценное средство борьбы с танками противника. В один из последующих дней один «фердинанд», ведя огонь на дальности от 2000 до 3000 м, за первую половину дня подбил 22 танка, которые, полагая, что на этом удалении они [177] недосягаемы для огня немецких противотанковых орудий, передвигались вдоль линии фронта. В качестве лучшего средства борьбы с танками противника как в предыдущих, так и в последующих боях зарекомендовали себя штурмовые орудия. К сожалению, эти новые силы не смогли прибыть даже к вечеру 15 июля. А на этот день в полосе корпуса ожидалась кризисная обстановка.
15 июля, в день, которого мы ждали с волнением, русские вдруг приостановили свое наступление. Теперь у меня появилась уверенность, что с помощью находящихся на подходе сил корпусу удастся сдержать натиск противника на главном направлении.
Приостановление русскими наступления можно было расценить трояко. Во–первых, как желание после трехдневных ожесточенных боев сделать передышку, во–вторых, как стремление перенести направление своего главного удара и, в–третьих, как решение вообще прекратить наступление. В первом и третьем случаях никаких мероприятий от меня не требовалось. А что делать во втором?
Теперь особое важное значение приобретала разведка. Удаление линии фронта от реки Зуши затрудняло наблюдение за районом расположения противника. На западном берегу реки ничто не свидетельствовало о значительных перемещениях. Отмечалось лишь движение русских в многочисленных окопах, за короткое время отрытых ими в мягком грунте. Воздушная разведка докладывала, что перед нашим фронтом окопы плотно заняты войсками, что в глубине боевых порядков противника имеется целая система заполненных отдыхающими солдатами блиндажей, траншей и ходов сообщения. Однако значительных передвижений не отмечалось и на восточном берегу. Движение железнодорожных поездов оставалось прежним. Проанализировав все данные, я сделал вывод, что в этом случае речь может идти только о временной передышке, о передышке перед мощным наступлением с участием крупных сил.
В первую очередь был решен вопрос об использовании 36–й пехотной дивизии. Нанеся силами этого соединения контрудар, можно было бы вернуть большую часть утраченных нами позиций, но удержание их не гарантировалось. [178] И я решил использовать дивизию для ведения оборонительных действий на том же направлении и по тому же принципу, по которому действовали резервные батальоны; этому соединению я выделил полосу обороны рядом с полосой 262–й дивизии, в которой оставались ее центральный и правофланговый полки. 432–й пехотный полк отводился в резерв и располагался в глубине на направлении основных усилий обороны корпуса.
В сложившихся условиях такое решение было правильным, но оно могло оказаться не совсем верным при возможных изменениях обстановки. Видимо, я слишком много внимания уделял прежнему району боевых действий, в котором русские с невиданным упрямством постоянно атаковали и намеревались снова наступать еще более крупными силами. Действия противника, правда, наводили меня на другие мысли, но я все время отбрасывал их. В этот день, как, впрочем, и в другие дни до этого, я думал о возможном расширении русскими фронта наступления. На этот случай я предусматривал доведение оборонительных возможностей частей, соседних с действовавшим на основном направлении 432–м пехотным полком, до оборонительных возможностей этого полка. И все же правильнее было бы оставить в резерве корпуса один полк 36–й дивизии и один–два артиллерийских дивизиона с тем, чтобы в последующих боях иметь большую свободу действий и уверенность в успехе.
На рассвете 16 июля противник снова перешел в наступление. 36–я пехотная дивизия вовремя заняла выделенную ей полосу обороны. На этот раз удар, направление которого было смещено на юг, наносили восемь стрелковых дивизий и 300 танков. Он пришелся по участку 482–го пехотного полка 262–й дивизии, 10–километровый фронт обороны которого, как и все другие второстепенные направления корпуса, прикрывался слабыми силами. Вскоре полк был оттеснен со своих позиций и, сохраняя на открытой местности связь с 36–й пехотной дивизией, занял новый рубеж обороны, дугой изогнутый в глубину. Следует заметить, что хорошую службу сослужили опорные пункты — правда, немногочисленные, — заблаговременно оборудованные в глубине обороны. В первой половине дня здесь действовали небольшие группы противника, а его основные силы оставались на захваченных позициях. И хотя русские не могли не знать, что им противостоят [179] незначительные силы, они не сумели быстро приспособиться к обстановке.
Сосредоточив еще большие силы, противник наступал на прежнем направлении. В первой половине дня он бросил в сражение 300 танков, рассчитывая тем самым добиться прорыва нашей обороны. Наши противотанковые средства добились выдающихся успехов. Было подбито более 150 машин.
Во второй половине дня натиск массированных сил противника был направлен против левого фланга 36–й пехотной дивизии и соседнего с ней полка 56–й пехотной дивизии. Насыщение позиций огневыми средствами и живой силой и у этой дивизии было крайне слабым. Резервы практически отсутствовали (один батальон на 40 км фронта!). Правофланговый полк вынужден был отойти на фронте шириной 5 км, но все же сумел закрепиться на новом рубеже. К исходу дня противник предпринял новую атаку, поддержанную 50 танками. Командование дивизии обратилось с просьбой о срочном усилении соединения противотанковыми средствами. Было ясно, что своими силами дивизия не сможет предотвратить прорыв противника. Но решающего значения этому прорыву я не придавал и не снял ни одного орудия с направления основных усилий. Появление танков перед фронтом 56–й дивизии, видимо, было со стороны противника попыткой ослабить нашу противотанковую оборону на главном направлении.
Во второй половине дня русские продолжили свое наступление и на участке 482–го пехотного полка, оборона которого едва не распалась. Повторная атака танков в полосе 36–й пехотной дивизии кончилась для них потерей еще 50 машин. Таким образом, в этот день было подбито более 200 танков. К вечеру накал боя стал спадать. Ширина фронта нанесения противником главного удара увеличилась до 25 км.
В полдень мне сообщили, что к вечеру в мое распоряжение прибудет 8–я танковая дивизия. Это соединение также участвовало в боях за Курск, где потеряло почти все свои танки; большой урон был нанесен и другим ее частям. Учитывая обстановку, сложившуюся в дивизиях, действовавших на второстепенных направлениях, я не без колебаний решил поделить эту дивизию. Дробление органически сложившегося соединения — самая неприятная [180] мера, на которую приходится идти командиру, и от нее следует отказываться, если к этому не вынуждают особые причины. А в той обстановке такие причины были, хотя бы потому, что для ведения танкового боя эта дивизия не годилась. И я решил ее мотопехотный полк перебросить на левый фланг 262–й пехотной дивизии, а 8–й танковой дивизии без этого полка выделить самостоятельную полосу обороны за правым флангом 56–й дивизии. Учитывая слабые силы танковой дивизии, ширина полосы ее обороны была очень небольшой.