Управление
Шрифт:
Затем он отправился на поиски девчонок. Это было не так просто, потому что он не знал ни одного имени. Он часто подолгу бродил по участку в надежде встретить кого-нибудь из них, но безрезультатно. Наконец ему пришла в голову идея вести наблюдения рядом со школами, которые посещают девчонки их возраста: в конце концов, должны же они ходить в какую-то школу.
Это оказалось нелегко, потому что ему требовалось веское оправдание, почему он по утрам так часто опаздывает в свою собственную школу, но уже в пятой школе – Луизенштадтской гимназии в районе Пренцлауэр-Берг – он
Он подкарауливал ее в обеденное время, незаметно следовал за ней и мало-помалу узнавал о ней всякое разное, например то, что ее звали Дерте. И что одним из ее излюбленных развлечений было ездить на трамвае в город и бродить по тамошним универмагам, особенно по КаДеВе [3] .
Когда он разузнал достаточно всего и разработал свой план, то однажды днем застиг ее врасплох, когда она вышла из дома и как раз направлялась к трамвайной остановке. Он преградил ей путь и сказал:
3
«Kaufhaus des Westens» (нем. Kaufhaus des Westens – «Торговый дом Запада»), в сокращении Ка-Де-Ве (KaDeWe) – универсальный магазин в берлинском районе Шёнеберг на улице Тауэнцинштрассе у площади Виттенбергплац. Некогда считался крупнейшим в континентальной Европе и входил в пятерку самых крупных универмагов мира.
– Привет, Дерте.
Это ее шокировало, потому что она его, конечно, узнала.
– О, – пробормотала она. – Привет, эм… Ойген, так ведь?
Он кивнул и пронзил ее сверлящим взглядом глаза в глаза, отчего ей явно стало не по себе.
– Вот мы и встретились снова, – произнес он, и, вероятно, это прозвучало довольно угрожающе. Вот и хорошо.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – нервно спросила она.
– О, – промолвил Ойген, – я многое знаю о тебе. Не только, как тебя зовут. Еще я знаю, в какую школу ты ходишь. И чем обычно занимаешься днем.
– И чем же? – дерзко возразила она. – Чем же я занимаюсь?
– Ты едешь в район Шенеберг шляться по КаДеВе, – сказал Ойген. – Позавчера ты стащила оттуда губную помаду, а вчера – платье. Ты надела его в раздевалке под то, которое было на тебе.
– Ну и что? – возразила она и надула губы.
– Твой отец состоит в церковном совете, – продолжал Ойген. – Он бы явно не пришел в восторг, если бы узнал о таком. А это было дорогое платье. Действительно дорогое.
От него не скрылось, как она вздрогнула, когда он это произнес, как и то, что ее голос сразу зазвучал очень жалобно, когда она возразила:
– Ты не сможешь это доказать.
– Смогу, – сказал Ойген и вытащил миниатюрную камеру «Минокс», которую украл, вскрыв чью-то квартиру. – Я сделал фотографии. Мне нужно всего лишь проявить пленку.
Это была ложь. Он понятия не имел, что было на пленке. Но она этого не знала. А благодаря рекламе каждому было известно, что такое «Минокс»: самая маленькая в мире камера и излюбленный шпионский аксессуар.
– Чего ты хочешь? – прошептала она.
– У меня есть вполне справедливое предложение, – сказал Ойген. – Мы сыграем в покер на раздевание. Только ты и я. Если победишь, сможешь загадать желание. Например, чтобы я вытащил из камеры непроявленную пленку и тем самым уничтожил снимки.
– А если победишь ты?
– Тогда я смогу загадать желание, – ответил Ойген. – Ты же знаешь правила.
Она беспомощно огляделась по сторонам, разумеется напрасно, потому что не было никого, кто мог бы поспешить ей на помощь или выручить, если она обратится в бегство.
– Послушай, – наконец сказала она, нервно покусывая нижнюю губу между фразами. – Тогда с покером на раздевание все затеял Короб. Он пообещал денег мне и остальным, если мы присоединимся. Потому что, ну, я обычно не вожусь с такими парнями, понимаешь?
– М-м-м, – протянул Ойген, но и только.
Когда кто-то нервничает и говорит, то лучше всего молчать, ведь для большинства в таком случае не останется другого выхода, кроме как продолжить говорить. Дерте так и поступила.
– Он пообещал, что никому из нас не придется по-настоящему раздеваться, может быть, только снять одну вещь, чтобы все выглядело более реалистично. Он объяснил нам, как раздаст карты и как нам следует играть, чтобы ты проиграл. Честно говоря, я не хотела, чтобы все зашло так далеко.
Ойген поднял брови.
– Ах, так ты не хотела!..
– Сначала нет. – Она отвернулась от смущения. – Но когда все так далеко зашло, я позволила себе увлечься и присоединиться…
– Точно, – сказал Ойген и взмахнул камерой «Минокс». – А теперь ты просто присоединишься еще раз.
Она сдалась.
– Ну хорошо, – со вздохом сказала она. – Где и когда?
– Можем прямо сейчас, – предложил Ойген. – У нас еще полдня впереди. И я знаю местечко, где нам никто не помешает.
Она пошла с ним, что же ей еще оставалось делать? Он привел ее на чердак, напоминавший тот, где они обвели его вокруг пальца и смеялись над ним, а она – громче всех. Крыша была немного ниже, комната меньше, но он точно так же раздобыл и расстелил старые ковры, а ключ от навесного замка, который он приделал, постоянно носил с собой.
Они молча сели, и он начал раздавать карты.
Конечно же, он использовал крапленые карты, только крапление отличалось от того, о котором она знала. Он сделал так, чтобы все выглядело как настоящая игра, позволял ей побеждать снова и снова, притворялся рассерженным, когда казалось, что у него наступила полоса неудач, но, конечно, в конце концов именно она проиграла и сидела голая, пока на нем еще оставались трусы. Что не имело никакого значения – скорее, даже наоборот.
– Ну хорошо, – произнесла она, полная дурных предчувствий, – что я должна делать?
Он объяснил ей.
Она посмотрела на него с нескрываемым ужасом.
– Этого… этого я не сделаю! Я не из таких!
Ойген поднял «Минокс».
– Есть только два варианта. Один из них – ты это сделаешь, а затем получишь пленку. Другой – ты этого не сделаешь, я проявлю пленку, и твой отец получит снимки. И в КаДеВе тоже. Вместе с твоим адресом.
Ее нижняя челюсть задрожала.
– Ты жульничал. Карты были каким-то образом помечены.
– Проигрыш есть проигрыш, – невозмутимо произнес Ойген.