Управляй мной
Шрифт:
Хватит ли у меня сил послать своего отца к черту?
Я всегда подчинялась его правилам ради мира.
— У тебя есть время. Не решай сейчас, — говорит Николай. — Когда закончишь учебу в Академии Святого Монарха, можешь жить со мной.
За три с половиной года может произойти многое.
Желая покончить с этим разговором, я киваю.
— Я подумаю об этом. — Поднявшись на ноги, я беру тарелку со стейками. — Я
К счастью, Николай не настаивает на этой теме, и пока мы возвращаемся в дом, я размышляю о своем будущем.
Что, если я пошлю все это к черту и приму предложение Николая?
Глава 31
Николай
Я почти не спал прошлой ночью.
С возвращением кокетливой натуры Эбигейл я постоянно хожу со стояком. То, что она была в моей постели, ничуть не помогло.
Желая выпустить пар, я позвонил папе и попросил его встретиться со мной в сарае, который служит тренажерным залом.
Пока Эбигейл рисует, я считаю, что можно ненадолго оставить ее одну.
Я вижу, что дверь сарая распахнута, и, войдя, застаю папу.
Он широко улыбается, а потом обнимает меня.
— Добро пожаловать домой, сынок.
В тот момент, когда его руки по-отечески обхватывают меня, я прижимаюсь к нему.
Он всегда был моей опорой, и теперь, когда у меня наконец-то появилась свободная минутка, груз на моих плечах становится невыносимым.
— Эй, — бормочет папа. — Что случилось?
Я сжимаю его крепче.
— Неделя выдалась поганая.
Господи, мне пришлось подавить свой гнев, чтобы сосредоточиться на Эбигейл, но теперь, когда я стою в объятиях своего отца, я могу выпустить его на волю.
Он отстраняется, чтобы увидеть мое лицо, затем приказывает:
— Расскажи мне, что произошло.
Хотел бы я, чтобы у Эбигейл было такое в детстве — отец, который сожжет дотла весь мир ради нее так же, как мой сделал бы это для меня.
Блять, мне повезло.
Между мной и отцом нет секретов, и я знаю, что он никому больше не расскажет.
Он знает о засаде и о том, что Эбигейл пострадала, поэтому мне не нужно вдаваться в подробности, когда я произношу мерзкие слова:
— Эбигейл была изнасилована.
Папа делает шаг назад, черты его лица каменеют.
— Гребаный грязный ублюдок. — Мгновенно на его лице появляется беспокойство. — Как она держится? Можем ли мы что-нибудь для нее сделать?
Я качаю головой.
— Ей просто нужно исцелиться, а на это потребуется время.
Папа кивает, затем встречается со мной взглядом.
— Как ты держишься?
— Я хочу, блять, что-нибудь разрушить, — рычу я, мое сердце болит от того, какую травму получила моя женщина.
Папа
— Тогда уничтожь что-нибудь.
Я прохожу вглубь сарая и, покачивая головой, позволяю себе вспомнить, как Эбигейл была потрясена, рассказывая мне об ужасе, который она пережила.
Ее слезы.
Ее отчаяние.
Мерзкое отвращение.
Мужчина силой вошел в нее, пока она была без сознания.
Господи.
Дыши.
Я не могу представить, какую травму она получила, когда, придя в сознание, обнаружила, что мужчина трахает ее.
Блять.
Блять.
Блять.
Наклонившись, я кладу руки на колени и отчаянно втягиваю воздух.
— Выпусти это, сынок, — бормочет папа.
Я выпрямляюсь и провожу рукой по лицу, из моей груди вырывается стон.
Я чувствую сильное присутствие моего отца.
— Я здесь, Николай. Все нормально, я рядом.
Кровь на ее лице. Оцепенение ужаса, в котором она находилась. То, как она цеплялась за меня и плакала, словно ее душа умерла.
Вспоминая, как я нашел ее на железнодорожной станции, и ее реакцию, всепоглощающая боль пронзает меня, как разрушительная сила.
Рев, вырывающийся из моего нутра, наполнен каждой унцией ярости, которую я чувствую. Не выдержав собственного веса, я падаю на колени.
Папа бросается ко мне и опускается на колени рядом со мной, его руки обвиваются вокруг меня, как стальные обручи.
— Я держу тебя, сынок.
Я хватаюсь за его плечо и рыдаю о том, что такую беззаботную душу, как Эбигейл, постигла участь хуже смерти.
И я ничего не могу сделать, чтобы отомстить за нее.
Я могу только поддерживать ее и молиться, чтобы она поправилась настолько, чтобы снова стать беззаботной.
Успокоившись, я отстраняюсь и смотрю на отца.
— Я не знаю, как ей помочь.
— Просто будь тем, кто ей нужен.
Господи, неужели этого будет достаточно?
— Давай. Вставай. — Мы поднимаемся на ноги, и папа хватает меня за плечи, глядя прямо в глаза. — Ты — Ветров. Ты — сила, с которой нужно считаться.
Глубоко вдыхая, я киваю.
— Просто люби Эбигейл, сынок. Это все, что ты можешь сделать.
Я снова киваю, затем признаюсь:
— Господи, пап, я и не знал, что можно так сильно любить кого-то.
Ухмылка тронула уголок его рта.