Ур, сын Шама
Шрифт:
Пробковый шлем оказался впору. Нонна обрадовалась, что угадала размер головы. А Валерий сказал, прищурившись на Ура:
— Вылитый Тиглатпалассар. [15]
Перед ужином Ур постучался к Нонне в каюту.
— Я хочу дать тебе вот эту штуку, — сказал он.
— Что это? — Она вскользь взглянула на его протянутую ладонь, на которой белело нечто вроде пуговицы.
— Пусть это будет у тебя. На случай, если… если со мной что-нибудь случится…
15
Т и г л а т п а л а с с а р — ассирийский царь.
Нонна резко повернулась к нему.
— Что это значит, Ур? Что может с тобой случиться?
— Надеюсь, что ничего. Я ж говорю — на всякий случай.
Нонна взяла двумя пальцами крохотный моток узкой, не больше трех миллиметров шириной, пленки.
— И что я должна с этим сделать?
— Проглотить.
— Ур… ты разыгрываешь меня?
— Нет, Нонна, я вполне серьезно… Ты сама поймешь, когда надо будет проглотить. Это ведь не трудно, она не больше таблетки. Можно запить водой.
— Но все-таки… что это такое?
— Полоска кодовой информации. Больше я ничего не могу сказать. Потом я тебе расскажу все. Когда придет время.
«Дидона» шла на юг по пятидесятому градусу восточной долготы, выполняя задуманный доктором Русто океанский разрез Реюньон — острова Крозе. Это была та самая долгота, тот меридиан, на котором стоял родной город Нонны и Валерия, — но сколько тысяч километров отделяло их сейчас от берегов Каспия!
На борту «Дидоны» наступила рабочая пора. Стучали лебедки, опуская и поднимая термограф (эту операцию Валерий назвал «ставить градусник под мышку океану»), батометры, вертушки для измерения скорости течения и другие приборы. Эхолот исправно чертил линию океанского дна. Брали водные пробы. Ходила за борт и обратно планктонная сетка.
Группа Селезневой не только изучала на практике методику доктора Русто, но и испытывала свои методы измерений. Ежедневно с носа и с кормы вывешивали свинцовые электроды Миронова и брали с разных глубин показания электрических токов океанского течения. Ур налаживал ниобиевый прибор своей конструкции, опускал в воду, но записи, снятые с самописца, никому не показывал. Наладка оказалась не простой. Да и шло судно пока в попутной струе Мадагаскарского течения, не пересекавшей магнитный меридиан. Ниобиевый прибор дожидался своего часа — погружения в Течение Западных Ветров, к которому с каждым днем приближалась «Дидона».
Погода стояла хорошая. Индийский океан словно бы разленился по-летнему, нежился, мягко колыхаясь, под жарким солнцем. Безоблачными, безветренными были рождественские дни. Новый год встретили дважды — сперва по московскому, потом по парижскому времени. Жорж, исполнявший по совместительству обязанности кока, превзошел самого себя. Из муки, сгущенного какао, яиц и тапиоки [16] он создал торт неслыханной вкусноты. Нонна кинулась было записывать рецепт, но, увы, оказалось, что Жорж творил в порыве вдохновения и никаких конкретных данных о процессе творчества сообщить не мог.
16
Т а п и о к а — крахмал из клубней тропического растения маниока.
Шесть тысяч метров было под килем «Дидоны» в новогоднюю ночь. Долго разносились над Центральной Индийской котловиной русские и французские песни. Вероятно, они достигали слуха вахтенных с встречных судов. Тут была оживленная океанская дорога, и суда линий Кейптаун — Калькутта, Кейптаун Сингапур и других часто пересекали курс «Дидоны».
— Затрубили во дворе трубадуры, закурили в кабаке трубокуры! воскликнул Валерий. — Что бы еще спеть? Друг Мюло, давай затянем старинную провансальскую песню «Ах, зачем ты меня целовала»…
И грянула песня. Старательнее всех подпевал Валерию Ур. Он был весел, в море он чувствовал себя прекрасно. И Нонна, сидевшая рядом, подумала с облегчением, что он поборол свои страхи и все будет у него хорошо, а значит, и у нее тоже.
Шли дни, стало холодать. Впервые это заметили по тому, что Мюло перестал окатывать себя забортной водой. Когда же он появился в кают-компании в свитере вызывающе алого цвета, стало ясно, что тепла больше не жди. Вскоре и другие «дидоновцы» сменили майки на свитеры. Ощущалось уже дыхание Антарктики. Небо побледнело, будто отражая еще далекие льды.
В этих широтах океан был пустынен. Раза два или три попадал на экран небольшой, судя по радарному силуэту, траулер. А может, это были разные суда. Да еще как-то под вечер разошлись на встречных курсах с норвежским китобойцем.
Океан пока миловал их. Но волна пошла крупнее, началась бортовая качка. Поутихли песни на «Дидоне». Кое-кто из членов экипажа потерял аппетит. Нонна и вообще-то отличалась умеренностью в еде, а теперь и вовсе мало ела, огорчая заботливого Жоржа. Она посасывала таблетки аэрона и за обедом избегала смотреть на Армана, на которого качка действовала необычным образом, возбуждая аппетит.
Франсуа, впервые попавший в открытый океан, тоже маялся, но держался хорошо. Аэрон, предложенный Нонной, ему не помогал, но зато помогало другое — репчатый лук. Работая в лаборатории, Франсуа старался не дышать в сторону Нонны, которую запах лука однажды довел едва ли не до обморока.
Но все это были, так сказать, мелочи быта. Океан есть океан, надо приспосабливаться к его нраву. И на судне исправно несли вахты, исправно выполняли полный цикл научных работ.
И настал день, когда «Дидона» вошла в Течение Западных Ветров Бравые Весты, как называли его французы. Под сорок пятым градусом южной широты Русто решил закончить меридиональный океанский разрез и, не доходя да островов Крозе, повернул судно на восток. Был холодный день с шквалистым ветром и дождем. Белыми барашками покрылся океан. Но изматывающая бортовая качка теперь, после перемены курса, почти не ощущалась, ее сменила килевая. «Дидона» как бы отбивала вежливые поклоны волнам. Войдя в скопление плавучих водорослей, характерное для граничных зон больших течений, она легла в дрейф.
Заработали лебедки, отправляя за борт приборы.
Вскоре были получены первые результаты измерений. Температура воды здесь, на северной границе Бравых Вестов, оказалась чуть выше тринадцати градусов тепла, скорость течения — около двух километров в час. Нонна с Валерием занялись магнитными измерениями, потом они вычислили величину электродвижущей силы, наведенной в течении. Здесь, в соленой токопроводящей воде, фарадеевский эффект проявил себя несравненно лучше, чем на речке Джанавар-чай, но, в общем, такие ничтожные токи не могли иметь никакого практического значения.