Ур, сын Шама
Шрифт:
Валерий тихо подошел. Аня вскинула на него испуганный взгляд и закрыла руками заправленный в машинку лист бумаги. Все же Валерий успел прочесть: «Директору Ин-та физики моря т. Андреевой. Заявние».
— Ты написала «заявние» вместо «заявление», — сказал он.
— А тебе какое дело? — Аня мельком взглянула на бумагу. — Сейчас же уходи.
— Ты пишешь заявление об уходе?
— Да, — сказала она, с вызовом тряхнув головой. — Надоело! Видеть всех вас не могу…
Под глазами у нее было черно от краски, размытой слезами. Аня отвернулась, всем видом выказывая, что ждет ухода Валерия. Он посмотрел на ее нежный затылок в легких белокурых завитках, потом потянулся к машинке и быстро написал несколько слов.
— Не смей! — Аня оттолкнула его руку.
Но Валерий успел дописать и молча вышел. Он шел по коридору, глядя себе под ноги, старый паркет скрипел под шагами. Он почти дошел до поворота, как вдруг услышал Анин голос и оглянулся. Аня выглядывала из-за двери своей комнаты.
— Подожди меня у выхода! — крикнула она.
Спешно она привела в порядок лицо. Потом выдернула из машинки лист, на котором после слова «Заявние» было напечатано «ялюблютебя», и, сложив, спрятала в сумочку.
Валерий ожидал ее у выхода. Аня взяла его под руку, и они пошли вниз по залитой солнцем улице.
— Это правда? — спросила Аня. — То, что ты написал?
— Да, — ответил он, поглядывая на ее белые туфельки.
Помолчали немного. Потом Аня спросила:
— Почему ты мне раньше никогда не говорил?
— А зачем? Сама должна была понять…
— Какие-то вы все… как дети… — сказала Аня. — Почему я должна догадываться сама? Почему ваши ухаживания, ваша трепотня должны меня к чему-то обязывать? Какие-то вы все собственники… Стоит мне пойти в кино или… или поехать на пляж, как ты напускаешь на себя оскорбленный вид. А потом появляется прямо из воды твой друг и грозится набить морду — спасибо еще, что не мне…
— Не сердись на Рустама. Он разозлился на Ура и… счел своим долгом передо мной, хотя я его не просил…
— Вот-вот. Все вы ужасно благородные друг перед другом. Прямо рыцари. Один считает долгом заступиться. Другой, узнав, что поехал на пляж с «чужой», — она подчеркнула это слово интонацией, — девушкой, приходит на следующий день и заявляет: «Аня, ты извини, я не знал, что ты принадлежишь Валерию, больше я с тобой не буду ездить»…
— Гос-споди! — простонал Валерий. — Так и сказал?
— Дурак такой, где он только воспитывался? — сердито сказала Аня, отпустив руку Валерия. — «Принадлежишь»!
— Действительно, глупо получилось…
Он хотел добавить, что сам-то он нисколько не виноват, потому что не подстрекал Ура к такому заявлению, но осекся. Разве он не дал понять Уру, чтобы тот держался от Ани подальше? И разве, зная идиотскую прямолинейность Ура, трудно было предвидеть, что он может выкинуть подобный номер?
— Он немножко неотесанный, — сказал Валерий, — со странностями. Но могу поручиться, что он не хотел тебя обидеть.
— Какая разница — хотел или не хотел? Как можно вообще сказать такое девушке? Тоже мне пришелец несчастный…
— Пришелец? — Валерий остановился, изумленно глядя на Аню. — С чего ты взяла, что он пришелец?
— А ты не слышал? Говорят, он прилетел не из Румынии, а с Луны, с Марса, — в общем, не знаю откуда. Он припадочный.
— Припадочный? — еще более поразился Валерий.
— Нинка рассказывала, какой он припадок закатил у директорши в кабинете. Ненормальный, в общем.
Аня снова взяла его под руку и осторожно пошла по свежевырытой земле: тут вдоль тротуара копали траншею. Несколько женщин в курточках апельсинового цвета, опершись на лопаты, оживленно переговаривались. Группка прохожих, загородив проход, обсуждала какое-то уличное происшествие.
— Он ему грубость сказал, — слышались голоса, — а тот не стерпел…
— Ка-ак швырнет его, он в воздухе распластался…
— Ничего он не швырял. Сам подпрыгнул, зацепился за что-то, а потом плюхнулся на песок…
— Ни за что он не зацепился, я сам видел: повис в воздухе и руками размахивает, будто плавает…
— Ну что это такое? — сказала Аня. — Граждане, дайте пройти.
Она подошла к маленькому промтоварному магазину. Обычно продавец стоял у входа: в самом магазинчике, узком, как шкаф, ему было тесно. Но сейчас продавец не стоял на улице, не покуривал возле пестрого прилавка. Он сидел в магазине на табурете — сквозь раскрытую дверь было видно его бледное лицо с безумно выкаченными, остановившимися глазами. Почему-то он был без своей неизменной огромной кепки. Двое молодых людей — как видно, дружки продавца — хлопотали возле него, поили водой. Один из них тихо сказал Ане, сунувшейся было в магазин:
— Нельзя, девушка, закрыто.
— Как это закрыто? — возмутилась Аня. — Еще два часа до закрытия!
— Он немножко заболел. Завтра приходи.
— Да ладно, пойдем, — сказал Валерий. — Уж если кто-то ненормальный, так этот магазинщик. Он тронулся от безделья — не видишь разве?
— Он мне обещал польскую перламутровую, девятый номер. — У Ани был очень огорченный вид. — Ах, досада какая!.. Кто ненормальный? Магазинщик? Ну уж нет, этот вполне нормальный.
Незадолго перед ними по той же улице прошли Ур и Нонна. Нонна шла танцующей походкой, широко, по-балетному разворачивая ступни. Она злилась на себя за эту легкомысленную походку, пыталась даже ее переделать, но медленно передвигать ноги, ставя их носками внутрь, оказалось настолько утомительным, что пришлось бросить и смириться. Против собственной природы, увы, не пойдешь. С улыбкой у Нонны тоже было неладно: губы у нее устроены будто нарочно для привлекательной улыбки. Ну, с губами-то Нонна справилась — ценой длительной тренировки перед зеркалом научилась держать уголки рта, рвущиеся кверху, опущенными. Это придавало ее лицу несколько высокомерное выражение — то самое, за которое и прозвали Нонну в институте ходячей статуей.