Ур, сын Шама
Шрифт:
— Ну так вот. Не торопитесь отказываться наотрез. Не убудет же от вас, если вы покажетесь комиссии.
— Если это так уж надо, Владимир Федорович, то пусть комиссия приезжает сюда и смотрит. А объяснять ничего не буду.
— Я уж думал об этом — пригласить комиссию сюда. Попробую. Может, согласятся — командировка-то приятная, к морю… Да ведь это формальность, голубчик: они там, в управлении, тоже сборами нашими довольны… Сейчас позвоню. А вы, очень прошу, полюбезнее с ними будьте, когда приедут.
— Я пойду. — Ур поднялся.
— Жаль, — вздохнул директор. — Такие сборы, такие сборы… Конечно, дирекция имеет право на замену номеров, но терять несколько представлений…
— То есть как? Вы хотите сказать, что я…
— Голубчик, неужели не ясно: до утверждения вашего номера комиссией придется поскучать немного. Да вы, я слышал, купаться в море обожаете… Я потороплю комиссию. Ну, дня три-четыре придется подождать. Жаль, очень жаль… Такие сборы…
Я тревожу тебя в неурочное время, Учитель. Прости.
Мне очень плохо. С тех пор как я стал полностью причастен, никогда не было мне так трудно, так плохо. Это огромный пестрый цирк, в котором беспрерывно сталкиваются, скрещиваются, расшибаются друг о друга страсти, желания, мысли.
Учитель, я сознаю свой долг. Но мне трудно. Я уже натворил много глупостей.
У меня раскалывается голова… Меня душат ночи…
Тревожит ощущение какой-то засады… Меня подстерегают!
Учитель, мне плохо!! Заберите, заберите отсюда…
Он вышел из гостиницы поздно, когда затихли улицы. Горели среди деревьев редкие фонари, освещая неподвижную листву. Несколько человек стояли у раскрытой двери междугородной телефонной станции. Они курили и переговаривались голосами, звучащими неестественно громко в ночной тишине.
Ур свернул влево. Вот афишная тумба, газетный киоск. Каменные ступени, ведущие к детскому кафе. Ур остановился и некоторое время смотрел на эти ступени, на вывеску, слабо освещенную фонарем. Потом двинулся дальше.
Впереди шла компания — двое парней и три девушки. Один парень пел, перебирая гитарные струны, и девушки вторили ему:
По дороге шел я, парень молодой, Вижу — девушка собралась за водой. Ах, я вижу — в ведрах нет воды, Значит, мне не миновать беды…Ур замедлил шаг, чтобы не перегнать компанию. Потом он продрался сквозь пахучие остро, по-ночному, кусты и стал спускаться узким переулочком к морю. Уныло опустив ковш, желтел у деревянного забора экскаватор — заснувший диковинный зверь, наработавшийся за день,
Пустой пляж был печален и неузнаваем. Призрачно белели обрывки бумаги, тут и там поблескивали плоские галечники, отражая — в меру скромных возможностей — лунный свет. Море с тихим шорохом играло с мелкими камешками.
Как был — в джинсах, белой рубашке и босоножках — Ур вошел в воду. Вода была теплая, но от одежды холодило. Он поплыл спокойным брассом навстречу луне и звездам.
Лунная дорожка серебрилась левее, а дальше виднелась освещенная полоска причала. Потом она осталась позади.
Черная вода и черное небо. И он — один меж ними…
Дальше, дальше!
Иногда он оборачивался, чтобы взглянуть на береговые огни. Они удалялись. Вот совсем исчезли — видны только портовые цветные мигалки да слабое зарево над растаявшим в ночи городом. Один, совсем один в черной воде, в открытом море, под крупными звездами.
Вдруг звездный рисунок перечеркнула тень. Узкая, веретенообразная, она нависла над Уром, потом медленно стала снижаться. Закачалась на воде.
В тускло отсвечивающем борту возник черный овал — это беззвучно отворилась дверь. Ур взялся за порог, подтянулся на руках и очутился в шлюзовой камере. Разделся, не торопясь отжал одежду и развесил для просушки. Закрыв внешнюю дверь, Ур включил свет. Потом, мягко шлепая мокрыми босыми ступнями, прошел к пульту и опустился в кресло.
Он долго лежал в кресле, расслабившись и закрыв глаза.
Не приспела пора возвращаться. Надо продолжать. Они воззвали к его терпению и мужеству. Что ж, он наберется и того и другого. Он будет продолжать исполнять свой долг.
Только надо все хорошенько обдумать.
Не вмешиваться! Ни во что не вмешиваться — это прежде всего. Он вел себя неразумно. В высшей степени неразумно и легкомысленно. Ладно, теперь он будет осторожней.
Вдруг он испугался: не выключена ли противолокационная защита? Лодку сразу засекут радары, пожалуют катера пограничников…
Нет, защита включена. Что это за необоснованные страхи?..
Ур сверился с картой, задал автопилоту программу. Вертикальный взлет вжал его в амортизатор кресла. Это продолжалось недолго — лодка перешла на горизонтальный полет.
Хотелось есть, хотелось пить. С обеда он ничего в рот не брал. С самого обеда в детском кафе. Иван Сергеевич сидел напротив, и рядом с его крохотным кулачком на столике лежала общая тетрадь. А Галя принесла картофельный салат…
Хватит, хватит об этом. Все кончено.
Ур потянулся к стенному шкафчику, достал тюбик и выжал себе в рот колбаску зеленой пасты.
Ни о чем не думать. В ведрах нет воды… А, глупости!..
Неприятный какой-то вкус у пасты. Поморщившись, Ур отбросил тюбик.
Глава четвертая
САНТА-МОНИКА
Из владений какого царя ты явился сюда?
И каким искусством владеешь в совершенстве?
Как ты будешь жить у нас все время? И скажи, какую плату нужно положить для тебя?