Ураган
Шрифт:
Сначала природное упрямство мешало ему подняться. Сейчас он не был расположен выслушивать какие бы то ни было советы, даже самые благоразумные. Напротив, ему хотелось действовать вопреки всему, даже логике, совершая как раз противоположное тому, что от него ожидали. Если говорят: здесь опасно, спустись – значит, он пробудет наверху еще час или два, и не просто будет стоять или сидеть, прячась за стену, а несколько раз обойдет замок по периметру, стараясь подольше оставаться на открытых местах, и тогда, возможно, отец поймет, что…
Но затем одна гордость одержала победу над другой, и Рамхель оторвался от стены, собираясь вернуться во внутренние покои замка. Плевать,
Пусть Рихарт бесится, пусть считает его кем угодно. Все равно завтра он уедет из этого замка. И на этот раз никто не сможет его остановить. Он и так уже слишком часто поддавался уговорам людей, которых слишком сильно любил. Пора начинать жить своим умом.
…Рамхель замер на самом краю лестницы – лестницы, ведущей вниз, в тепло и уют родового замка, в коридоры, освещенные факелами, в комнаты с наглухо закрытыми ставнями.
Кто-то рассматривал его. Рамхель ощутил это очень отчетливо – взгляд был липким, как патока, он обтекал виконта со всех сторон, не позволяя ему идти вниз, не позволяя сделать ни единого движения. Сначала Рамхелю показалось, что зрителей много, потому что смотрели на него сразу со всех сторон, но потом, когда тело окончательно отказалось его слушаться, он понял, что число наблюдателей не имеет в данном случае никакого значения. Скорее всего, он столкнулся с каким-то поганым колдовством, будь оно проклято… Возможно, это порча, насланная на замок, и стал первой ее жертвой. Гнев придал ему решимости, он изо всех сил рванулся вперед, уже готовясь кубарем скатиться по лестнице, и… и ничего не случилось. Напряжение сковало его мышцы, но с места он не сдвинулся даже на полшага. Даже не пошевелился.
За своей спиной Рамхель услышал негромкий смешок, почти неотличимый от песни ветра. В тот же миг взгляд (а может – объятья? невидимые руки эфирных духов?) стал иным, сгустком теплой слизи проник под одежду Рамхеля, пробежался по его груди, лизнул кожу, вызвав странную смесь ощущений – сильнейшее омерзение, перемешанное с почти сексуальным возбуждением – и растворился в теле юноши, проник в плоть и дотронулся до сердца.
И почти сразу же смех за спиной Рамхеля зазвучал снова.
– Господин! – раздался испуганный голос стражника. – Здесь что-то…
Голос оборвался, сменившись сипением, а Рамхель покрылся испариной. Что творится у него за спиной? Что увидел тот человек?
Но он не мог обернуться. А через несколько секунд понял, что человек, взобравшийся вслед за ним на крепостную стену, мертв. Рамхель отчетливо слышал его короткую агонию, слышал каждое движение, каждый хрип и лязг доспехов, раздававшиеся позади него – слышал, не смотря на оглушительный вой ветра. Отчаянное хрипение умирающего накладывалось на безумный голос урагана, создавая музыку, которая сводила Рамхеля с ума – а еще ему казалось, что тот, кто смотрит на него, знает, что происходит с его рассудком, и улыбается, наслаждаясь каждым мгновением его беспомощности…
…Вам интересно, что произошло со стражником? Он задохнулся. Воздух отпрянул от него, даже тот, что содержался в легких и глотке солдата, был выцарапан, выдернут чудовищем, пришедшим в дом Руадье. Так безжалостный сборщик налогов или служитель закона отнимает у нищего последний грош, у крестьянина – единственную корову, у ремесленника – его инструмент… Человек боролся. Он чувствовал воздух рядом с собой, он пытался доползти до него, но густая, плотная, почти твердая прозрачная стена отступала, лишь он протягивал к ней руку, и ветер смеялся над ним, над тщетностью его усилий, а потом лизнул его своим острым языком, но не так, как Рамхеля, а со вкусом, полной мерой: проник сквозь одежду и плоть и выпил душу…
Ветер, который был живым, не знал жалости. Чужая боль лишь усилила его собственное безумие. Он не стал убивать Рамхеля, он бросил его вниз, и на мгновение сыну Рихарта показалось, что он и вправду научился летать – когда камень донжона исчез перед ним, превратившись в бушующее пыльное крошево…
Стражник, не смотря на все свои переживания, умер быстро. Семье Руадье повезло куда меньше.
Удар неслыханной силы сотряс замок, обрушив в столовой прямо на обеденный стол огромную люстру, доселе неколебимо парившую под потолком – ее свечи зажигали в особо торжественных случаях, в обычной жизни предпочитая обходиться канделябрами или подсвечниками. Слуги, в этот момент находившиеся на ногах, попадали на пол, опрокинулось кресло виконтессы, но Рихарт, оказавшийся расторопнее даже своего младшего сына, успел ухватиться за край громоздкого обеденного стола, занимавшего едва ли не треть всего помещения. Так – с полусогнутыми коленями, держась, в ожидании нового удара, за ножку стола – он встретился с ураганом, пришедшим за его душой. После удара клубы пыли заволокли комнату, но когда наргантинлэ вместе со своей ношей вступил через пролом в столовую, пыль исчезла, словно по мановению волшебной палочки. И хотя все свечи погасли и в зале воцарился полумрак, сумерки так и не сменились бездонной ночью – наргантинлэ хотел, чтобы эти люди видели, что он будет с ними делать.
Существо, которое, словно сверток с подарком, принесло с собой Рамхеля, мгновенно заполонило собой всю комнату. Рихарт увидел, как распространяются вдоль стен и потолочных балок полупрозрачные жгуты, поддерживая залу, не давая ей развалиться раньше времени. Воздух, которым они дышали, перестал быть просто невидимой субстанцией, отныне он был плотью этого существа, взиравшего на них со всех сторон, трогавшего их кожу и тут же отступавшего обратно. Пока еще отступавшего…
Рамхель Руадье был поставлен на ноги, а с его рук и ног ветер убрал оковы. «Кажется, с мальчиком ничего не случилось… – подумал виконт, которому в первый миг взгляд сына напомнил взгляд бездушной куклы. – У него шок, но это пройдет…»
Он хотел броситься к сыну, обнять, убедиться, что тот и в самом деле цел – потому что все-таки было неизвестно, причинил ли демон ему какой-то вред или же нет, но каменный пол между ним и Рамхелем разорвался, взметнувшись вверх фонтаном обломков – как будто бич опустился на пуховую подушку, одним ударом выпотрошив ее и развеяв по воздуху ее содержимое. Рихарт отшатнулся назад.
Еще мгновение ветер кружил по комнате беспокойным зверем, а затем – по-прежнему, впрочем, оставаясь везде – сконцентрировался справа от Рамхеля, став сумеречным маревом, расплывчатой человекоподобной фигурой, сотканной из воздуха и тьмы.
И тогда ветер заговорил:
– Руадье… – прошептал ветер, и хотя это был именно шепот, его нельзя было не услышать, он прозвучал сразу во всей комнате, он прогремел громом в ушах Рихарта. Виконт понял, что пришелец обращается именно к нему, он чувствовал на себе его внимание – горячее и пылающее, как огонь геенны, и отстраненно-любопытное, подобно взгляду безумцев, не видящих то, что находится у них перед глазами. – Руадье, я пришел заставить тебя заплатить.
– За что?!. – едва смог выдавить скованный ужасом старик.