Урал — земля золотая
Шрифт:
Наконец, шалаш на ветвях был готов.
— Теперь надо ободрать липу и из лыка свить веревку, — распорядился Лёса. — Малика поднимем в шалаш.
Скоро была готова и веревка. Мы втащили собаку на дерево и улеглись на плетеный «матрац», пахнущий зеленью.
Ночь была темная и тихая только далеко внизу звонко билась по камням река.
Утром я проснулся первым, товарищи спали. Всходило солнце, и лес наполнился пением и щебетанием птиц. Туман, точно спасаясь от солнечного тепла, густым облаком уползал вниз, к реке.
Спать не хотелось. Я разбудил ребят, и мы, спустив
— Полезем на Гребень, — предлагал Лёса, — там пещеры есть, а в них можно тлеющие угли найти.
— Какие угли?
— Настоящие головешки. Там, наверно, каменный уголь образуется или фосфор есть.
Горящие угли в горе нас заинтересовали, и мы согласились отправиться на Гребень.
Мы уже заканчивали сборы, как вдруг из ближайших камней показался человек с ружьем в руке. Он подошел к нам, оглядел и, заметив кинжал за поясом Пимы, улыбнулся:
— Что, на охоту, мальцы?
— Нет, мы за малиной, — ответил Лёса. — Это вы, дяденька, на охоту.
— На охоту.
— Тут сохатый ходит, — подсказал Пима.
— Нет, я не за ним иду. За барсуком я, капкан поставил, а теперь смотреть иду.
— Возьмите нас посмотреть.
— Идите, коль хочется. Да тут уж и недалеко. Вон под той скалой.
Двинулись в путь. Скала была действительно близко. Она поднималась отвесно, а под ней чернела большая дыра.
— Вон нора барсучья, — указал охотник, — там и капкан насторожен.
Малик бросился вперед и полез в нору. Но вдруг выполз из нее и визжа завертелся.
— Ага, значит, сидит. Это он собаку куснул. А ну, зови пса обратно.
— Малик! Малик!
Но Малик, разгоряченный борьбой с барсуком, снова нырнул в нору и вскоре показался, таща зверя за загривок. Барсук попался в капкан задними ногами, а капкан был привязан к камню проволокой, поэтому Малик никак не мог вытащить добычу из норы.
Малика оторвали от барсука, и тот опять спрятался в норе. Охотник выстрелил в нору и сказал:
— Вот теперь тащите его сюда.
Лёса освободил барсука из капкана и выволок наружу: зверь был жирный и длинномордый.
— Ну, я теперь один пойду, мальцы, не мешайте мне. Малины вам полные корзины, — пожелал охотник и, взвалив на плечо барсука, зашагал на подъем.
Мы отправились на Гребень. Под гору итти было легче, и мы разговорились.
— Узнать бы, почему эти горы так называют, — начал я разговор.
— Знаю я, отец мне говорил, — отозвался Лёса. — Гребнем назвали потому, что самая вершина горы походила на гребень с зубьями. Но теперь она развалилась, а название так и осталось.
— А Соколиху?
— И Соколиху не зря так назвали. Еще мой отец маленьким был, когда произошла эта история. Гора тогда вовсе неприступная для человека была. Особенно вершина. Это теперь на нее можно подняться, старая она стала, развалилась: обвалы да оползни разрушили. А раньше на этой горе соколы себе гнезда вили. И вот однажды прилетел на эту гору большой сокол и свил гнездо. А недалеко медведь в берлоге спал. Как тепло стало, проснулся медведь от спячки и начал бродить. Набрел на гнездо сокола и хотел было зорить его. Прилетел сокол и набросился на зверя: бьет его по глазам крыльями, а когда тот зажмурит глаза, клюет в башку и морду. Медведь ревет от боли и злости и все хочет сокола лапой ударить, да сокол юркий, ловкий: увернется от лапы мишки да клювом его долбанет. Ревет медведь. А в ту пору лесорубы лес пилили у горы и видели этот поединок. Кровь пошла из башки зверя, а он все не отстает от сокола, машет лапами и ревет. А сокол бьет и бьет его в голову острым клювом.
— Ну и что же?
— Ничего, забил сокол медведя до смерти. Обессилел тот и упал с отвесной скалы вниз. Победа осталась за птицей. С той поры и зовут эту гору Соколихой. А вон и пещера! Вон она плитой завалена.
Темный вход уходил внутрь горы. Мы взяли в руки веревку, свитую из липы, чтобы, не растеряться, зажгли лучины и двинулись в путь. Малик не пошел с нами, остался сторожить у входа корзины с ягодами. Сырой запах охватил нас. Двигались мы осторожно, боясь споткнуться или удариться головой о выступы. Лучины чадили, едкий дым ел глаза, Пещера была не особенно длинной, и вскоре мы дошли до конца ее. Здесь ход суживался настолько, что местами нужно было ползти.
— Поворачивай обратно, ребята, — закричал Лёса, дойдя до конца хода.
Вслед за его криком, раздался шум, стук камней, и все стихло. Я на видел Лёсу, хотя шел в трех шагах от него. Моя лучина освещала камень. Лёсы не было.
— Лёса! Лёса! — закричал я испуганно. — Где ты?
Откуда-то из камней послышался стон, а потом крик:
— Ребята! Где вы?
Я пошел к камню, упавшему между Лёсой и мной, и крикнул:
— Мы здесь, Лёса!
— Вижу огонь, Миша, — уже почти спокойным голосом кричал Лёса. — Не уходите, ребята! Дай руку в щель, вот она наверху…
Я осветил верх свода и увидел его руку, торчащую из камня. Я взял маленькую ладонь и держал ее в своей. Лёса успокоился. Начали обсуждать происшествие.
— Знаешь, Лёса, — надумал я. — Я останусь с тобой, будем разговаривать, а Пима побежит в поселок звать отца твоего и народ. Они тебя быстро добудут.
Пима побежал в поселок, а мы с Лёсой остались в пещере. Скоро моя лучина погасла, и мы очутились в темноте.
— Он, вижу, вижу!
— Чего видишь, Лёса?
— Угли горящие вижу. Вон целая головешка светится. Это и есть мигушки дуба, — настаивал Лёса.
Я ничего не видел, но, чтобы не огорчать товарища, начал сам выдумывать тлеющие огоньки. Я и сейчас не знаю — действительно ли были они. Но тогда мне казалось, что пещера освещается каким-то чуть заметным светом, идущим из стен ее.
Так сидели мы с Лёсой часа три, пока Пима не привел людей.
— Где ты, Лёска? — ласково окрикнул сына отец Лёсы и поднял фонарь.
Осмотрев обвал, он успокоился — камень был неширокий и непрочный. Первым же ударом лома он оторвал большой кусок камня.