Уран для Хусейна
Шрифт:
В последнее время Сергей промышлял охраной и сопровождением грузов. Иногда вышибал по просьбе мелких бизнесменов долги у таких же проходимцев, как и сами кредиторы. Время от времени сопровождал солидных деловых людей в поездках в качестве телохранителя.
Афганские раны почти не беспокоили, благодаря регулярным тренировкам в платном клубе Сергей находился теперь в отличной форме. Конечно, выстоять спарринг по всем правилам с молодым тренированным противником вряд ли сумел бы, но одолеть того же бойца в ситуации, близкой к боевой, мог запросто. Спецподготовка, опыт и кой-какие собственные разработки сделали Сэта опасным для любого противника, будь тот хоть чемпионом мира…
«Опель» ворвался в поселок, когда Сашка уже начал отчаиваться.
Но, узрев Серегу, с виноватой улыбкой распахнувшего дверцу машины, заулыбался и сам:
— Думал, ты уже догораешь где-нибудь к кювете. Спасибо, что живой доехал.
— Сплюнь, трасса и так вся в соплях. — Сэт кивнул на заднее сиденье. — Вон шмотки, переоденься. Весь салон тюрьмой завонял.
Сашка перегнулся, переволок объемистую спортивную сумку к себе на колени и назидательно заметил:
— Это хорошо, что у тебя на тюремный запах аллергия. Осторожнее будешь. Поехали, а то я от вида колючки на заборе и сам скоро пятнами пойду.
Часть первая
Утверждают, что, одарив всевозможными талантами какого-нибудь гениального человека, природа отдыхает на его детях. Но через поколение осыпает внуков гения золотым дождем удивительных способностей, хотя это вовсе не означает, что внук повторяет жизненный путь деда. Просто рождается еще один талантливый человек.
Впрочем, исключения существуют везде, вторгаются они и в область генной инженерии матушки-природы. Оттого Бэбик всю жизнь и страдал — видимо, выстраивал цепочки ДНК и подгонял отпущенные ему хромосомы небесный конструктор или в конце квартала, или с перепоя. И отнесся к делу спустя рукава — до деда, превращавшего в деньги все, к чему бы он ни прикасался, Бэбику даже не далеко было, их вообще не имело смысла сравнивать.
Дед, занимавший при жизни скромное кресло директора фабрики мягких игрушек, воистину творил чудеса. День за днем, год за годом, с начала шестидесятых до самой смерти в восемьдесят шестом, он создавал альтернативную государственной собственную финансовую империю. В разных концах страны вроде бы не связанные друг с другом жулики и проходимцы обкрадывали госпредприятия, пуская налево сырьевые фонды, спекулировали на черном рынке, гнали по ночам неучтенную продукцию, вывозили на Запад антиквариат и продавали втридорога вырученную за контрабанду валюту евреям-отъезжантам, прокручивали сотни и тысячи иных уголовно наказуемых комбинаций, а руководил всем этим безобразием Лев Исаакович Будиловский, ухитрявшийся, кроме основного занятия, следить за ростом производства плюшевых зайцев и мишек.
С чем не повезло Льву Исааковичу, так это с наследниками. Некрасивая и уродившаяся характером в мать, чья непревзойденная глупость и неуживчивость и вынудили его укрываться от ежедневных скандалов за ширмой теневой экономики, дочь Элла замужем пробыла недолго. Позарившийся на благополучную с виду жизнь в еврейской семье пьяница-пианист, чистокровный русак, очень скоро прозрел и сбежал в неизвестном направлении, оставив деду с бабкой удивительно похожего на маму внука Эдика. Гены непутевого лабуха, смешавшись с кровью финансового гения, дали странный эффект — даже по прилипшему еще с детского сада прозвищу можно было судить, что за корнеплод уродился на грядке Будиловских. Бэбик и Бэбик — тут и добавить нечего.
К прочим недостаткам, а уж их хватило бы и на десятерых, Бэбик был страшно труслив. Он боялся всего на свете, удивительно, как дожил до тридцати, не покончив с собой с перепугу. Хотя самоубийце необходима изрядная доля мужества — иначе разве сладишь с основным инстинктом? Должно быть, не существовало комплекса, в той или иной степени не затронувшего Бэбикову психику. Бабушка и мама Льва Исааковича к внуку не подпускали, воспитывая Эдика по своему образу и подобию, всячески оберегая его от любых проявлений того, что называется настоящей жизнью. Но в начале девяностых почти одновременно умерли и они, Бэбик остался единственным Будиловским на белом свете. Не считая, конечно, однофамильцев и дальних родственников, с которыми отношений никаких не поддерживал.
Наследство от Льва Исааковича осталось весьма значительное. Дача на Птичи, квартира в центре Минска, «Волга», ржавевшая в кирпичном отапливаемом гараже, поскольку Бэбик даже по городу ездить боялся и за баранку садился только в случае крайней необходимости, — все это было лишь видимой частью нажитого дедом состояния. Умиравшая от рака мать передала Бэбику невероятное количество сберкнижек на предъявителя, показала десяток тайников, набитых золотыми изделиями и монетами. Отдельно хранилось пятьсот тысяч вечнозеленых долларов и мешочек с бриллиантами старинной огранки. А год спустя, роясь в дачном сарае, наследник обнаружил три миллиона рублей, закатанные в трехлитровые банки.
Но на дворе стоял девяносто третий год, и денежки, кроме нумизматической, иной ценности не представляли.
Казалось бы, с такой материальной поддержкой в эпоху новых экономических отношений можно взлететь в поднебесную высь, но Бэбик Бэбиком и остался. Не то чтобы использовать капитал — даже заикнуться о нем боялся. Правда, поскольку за тунеядство преследовать перестали, бросил бегать по утрам в лабораторию НИИ растениеводства, где честно тянул лямку лаборанта, но этим и ограничился. Осторожно тратил доллар-другой на неприметную серенькую жизнь и… мечтал.
Вот мечтать он умел, все-таки абсолютно бесталанных людей не бывает. Воображение у Бэбика было развито не хуже, нежели у какого-нибудь писателя-фантаста, лауреата премии Хьюго, заслужить которую совсем-совсем непросто. Правда, при обилии красок и оттенков, Бэбиковы мечты отличались некоторым однообразием, в основном сводясь к переезду в тихую благополучную Швейцарию, собственной вилле с бассейном и дозволенными правилами приличия развлечениями.
Однако взять и уехать наяву — это у обленившегося мечтателя в голове не укладывалось. Со всех сторон раздавались крики о росте преступности, о головорезах, подстерегающих всплывших из тины застойного болота богатеев, с автоматами Калашникова и утюгами неизвестного конструктора, о бесчинстве чиновников, напрямую с этими головорезами связанных, и о многом, еще более ужасающем. Бэбик уверовал, что стоит высунуться, хоть кому-то позволить прознать о дедовом наследстве — вмиг пустят по миру, не оставив зеленой десятки на сигареты. А могут и жизни лишить, скрывая следы преступления. Но уехать хотелось с каждым днем все сильнее, и он начал мечтать о Добрых людях, согласных за определенную плату помочь ему перебраться за кордон не только живым и невредимым, но и со средствами на новую жизнь. Где искать такого самаритянина, Бэбик понятия не имел, однако почему-то верил, что в один прекрасный день тот остановит своего ослика под окнами его трехкомнатной квартиры на Республиканской улице Минска…
Бэбик собирался в магазин за хлебом. Выходить из дому он старался как можно реже, раз в неделю закупал на рынке продукты, иногда навещал «Торговый дом на Немиге», приобретая необходимые промтовары, только вот за хлебушком приходилось бегать ежедневно — черствого не любил с детства.
Одевшись потеплее, подошел к зеркалу. Из мутной глубины прихожей, отразившись в деревянном прямоугольнике антикварной рамы, выплыла нелепая фигура сравнительно молодого брюнета с усталым лицом, одетого в потертую канадскую дубленку — мечту модников конца семидесятых — и заношенные джинсы. Новых шмоток Бэбик не покупал, боясь привлечь внимание уголовников, так и кишащих, по его мнению, возле прилавков валютных магазинов. Менять доллары на белорусских зверят тоже боялся, потихоньку потрошил книжки на предъявителя, изымал остатки съеденных инфляцией дедовых вкладов, с каждым днем ужасаясь, как колоссальные некогда суммы превращаются в сущие гроши.