Урбанистика. часть 1
Шрифт:
В 1924 г. новый бургомистр Франкфурта, стремившийся достичь мира между трудом и капиталом, пригласил для реализации программы массового строительства на свободных землях, выкупленных городом еще до войны, архитектора Эрнста Мая, известного уже как создателя генерального плана Бреслау (Вроцлава).
Наступление модернистов
В 1910 г. Эрнст Май работал в мастерской Унвина над проектами Лечворта и Хэмпстеда и вернулся в Берлин с твердым намерением воплотить идею создания городов-садов в 20–30 км от города, так чтобы между Берлином и ими оставался широкий зеленый пояс. Пришлось идти на компромисс с политиками и проектировать города-спутники, сразу же за нешироким зеленым барьером, без собственной промышленности и только с необходимой мелкой торговлей. При этом задачу создания городов-спутников брал на себя берлинский
И Май, и его соперник Мартин Вагнер верили в социальное партнерство между трудом и капиталом столь же твердо, как в него верили Говард и Унвин, но иначе: место анархо-кооперативной доктрины заняла коллективистская. Для Мая «одинаковые коробки домов с садами на крыше символизируют идею коллективной жизни в едином стиле, подобно тому, как пчелиные соты улья символизируют однородные условия жизни его обитателей». Вполне естественно, что Эрнст Май отправился возводить социалистические города в Советский Союз.
Советский вариант
Здесь уже успели пережить разработку генерального плана Москвы академиками Жолтовским и Щусевым, которые никаких новых веяний долго не признавали. Пережили страстную дискуссию между урбанистами, стремившимися к городу многоэтажных громад, и дезурбанистами, которые настаивали на варианте линейного города в духе Сориа-и-Мата. Все это были сугубо бумажные прожекты как в условиях разрухи, так и в недолгий период НЭПа, когда ожило кооперативное строительство, ведущим пропагандистом которого был теоретик муниципального движения Л.Велихов. От этого времени в Москве сохранился лишь поселок Сокол – компактный пригород-сад, многообразие односемейных домов которого было обусловлено тем, что застройщиком выступил частный Строй-трест. В других городах строились лишь отдельные клубы, здания для новой власти, компактные кварталы – преимущественно для всемогущего Наркомата Внутренних Дел. Наконец, наступила эпоха индустриализации, сразу ориентированной на строительство огромных заводов, что требовало создания новых городов – рядом с большими городами, как в Нижнем Новгороде, или на пустом месте, как Магнитогорск или Новокузнецк. Более того, государственная власть, представленная через Наркоматы, требовала осуществлять грандиозные работы в немыслимо короткие сроки, что ставило перед архитекторами или инженерами, ни один из которых не имел опыта планирования в столь больших масштабах, чрезвычайно трудные задачи. Были проекты удачные и неудачные, в большей или меньшей степени, и весь этот опыт наскоро был обобщен в небольшой книге Николая Милютина «Соц-город: проблема строительства социалистических городов», изданной в 1930 г.
Линейная схема развития социалистического города, т. е. города прежде всего индустриального, опубликованная Николаем Милютиным в его небольшой книге, в отношении планирования не содержала чего-либо нового. Это грамотная компиляция уже накопленного опыта. Однако, если на Западе реализации сходной, экологически здравой схемы долгое время препятствовала частная собственность на землю, то в СССР столь же неодолимым препятствием оказалась крайняя спешка и разобщенность планирования по разным ведомствам.
Милютин – архитектор-любитель по призванию, но прежде всего крупный советский чиновник из числа профессиональных революционеров, в годы первой пятилетки возглавивший Правительственную комиссию по разработке вопроса о постройке соц. городов. Книга Милютина, как ничто другое, позволяет если не понять, то, во всяком случае, проникнуться образом мыслей почти забытой
Принципиальный разрыв с прежним опытом, действие «от противного», в опоре на бескомпромиссную веру в собственную правоту, заменяло этим замечательным людям знание, накопленное в мире.
«Между тем до сих пор мы строим не только наши жилища по старым „купецким“ образцам, но и строительство наших городов идет, как правило, по тем же традиционным (привычным) путям. Отличительными чертами для этого типа строительства являются: мелкосемейная квартира, рассчитанная на индивидуальное (обособленное) обслуживание всех сторон быта, и историческое основание для планировки города вокруг рынка».
«А главное перед нами стоит огромная задача уничтожения противоположности между городом и деревней. Вот почему самое понятие „город“ должно быть нами пересмотрено».
«Для нас не может быть спора об урбанизации и дезурбанизации. Мы должны будем разрешить задачу нового расселения человечества, уничтожив ту бессмысленную для нас централизацию промышленного производства, которая родит современные города».
– Удивительное смешение эклектического российского марксизма и несомненного знакомства с зарубежной практикой, тем не менее, вело Милютина к предъявлению своего варианта линейного города, но не бесконечного, как у дезурбанистов, а напрямую привязанного к тому, что почиталось безусловно важнейшим, если не единственно важным. К заводу.
«…Укрепившаяся у нас тенденция строить наши новые предприятия в уже существующих городах и поселках, где имеются аналогичные предприятия, должна быть решительно отвергнута».
«Поточно-функциональная система должна явиться обязательной основой новой планировки… Жилая часть (зона) нового предприятия должна располагаться параллельно производственной и должна быть отделена от нее зеленой полосой (защитной зоной) более 500 м».
– Милютинская схема подкупала замечательной простотой. Железнодорожные пути, затем полоса производственных и коммунальных предприятий. Далее полоса зелени, через которую кратчайшие пути ведут к проходным заводов; жилая зона, в свою очередь, расчленяемая на полосу учреждений питания и обслуживания, собственно жилье, лента, где размещаются детские учреждения. Затем полоса парка и, наконец, примыкающие к ней земли совхозов. Как в свое время книга Говарда, небольшой текст Милютина сопровождается детальными расчетами, доказывавшими, что его поточно-функциональная система, по меньшей мере, вдвое дешевле, чем строительство по традиционной схеме. В это можно отчасти поверить, если принять во внимание, что «минимальная жилая ячейка» на одного или двух (вопрос остается не проясненным, хотя ясно обозначено отсутствие детей, сразу же перемещаемых в ясли, потом в детский сад, потом в школу) должна, по Милютину, составлять 2,4 м х 3,0 м, при одном душе на 12 или 15 человек, а ячейка повышенного типа – 14 кв.м., включая даже индивидуальную душевую кабину.
Новые города были построены, но не по Милютину, который к 1930 г. еще не осознал, что его коммунистически-уравнительные идеи уже не соответствовали новым временам. Рабочие, вчерашние крестьяне, охотно вербовавшиеся на стройку чтобы уйти от коллективизации, заполняли «временные» бараки, в которых «минимальная жилая ячейка», отгороженная занавеской, составляла 2–3 кв. м, а в некотором отдалении были воздвигнуты коттеджи для иностранных инженеров и многоэтажные, как правило, галерейного типа, «дома для специалистов». Тот же Милютин напрасно выкладывал рядом на страницах своей книги проекты планировки «соцгородов», выполненные грамотно и неграмотно относительно розы ветров. Ведомственная разобщенность строительства препятствовала осуществлению любого варианта, символом чего можно счесть Сталинград, ставший своего рода «линейным городом» на 70 км, а в действительности – цепочкой рабочих поселков, отрезанных от Волги заводами и складами.
Ле Корбюзье и его наследники
Советских авангардистов на Западе переводили и знали, однако после 1932 г., когда с многообразием идей в Советском Союзе было покончено, их проекты, постройки и немногие тексты отходили в прошлое. На первую позицию выдвинул себя Ле Корбюзье – несомненно талантливый художник и автор множества весьма специфических текстов. Тезисы следуют один за другим, как гвозди, вбиваясь в голову читателя, обоснования вообще отсутствуют, но именно этот напор оказался заразительным в эпоху, легко склонявшуюся к тоталитаризму. Выдвинув идею дома как «машины для жилья», этот выходец из семьи швейцарских часовых дел мастеров, взявший псевдоним с дворянским звучанием, не мог не предпринять попытку создать собственную, похожую на механизм, модель города.