Урбанистика. часть 1
Шрифт:
Федер, не ссылаясь на него прямо (в нацистской Германии, как и в сталинском Советском Союзе, не приветствовались отсылки к иноземному опыту), оспорил расчеты Говарда, выдвинув величину 20 тысяч для населения идеального города. Исходные основания выбора этой величины не ясны, но, приняв ее, Федер подошел к дальнейшему вполне системным образом. Он выбрал все города довоенной Германии с примерно этой численностью жителей – таких оказалось 72, и обсчитал решительно все по 115 видам услуг, вплоть до выяснения размеров зала судебных заседаний, габаритов участка здания суда, планировки пекарен, размещения торговых лавок и мастерских.
В основе дальнейшей, уже проектной работы Федера лежали, как и у его советских коллег, сугубо идеологические, но вместе с тем ценностные соображения. Противник частных банков и антагонист универсальных магазинов, Федер искал опору в традиции германских добродетелей: частная собственность, но ограниченная в размерах, упорный труд и культ ремесленного качества, честность в отношениях, любовь к детям, культ местной, корневой общности.
Когда Готфрид в 1934 г. возглавил кафедру урбанистики Берлинского Политехнического университета, студенты и аспиранты кафедры изготовили детальные макеты «идеального» города национал-социалистической Германии, в котором причудливо соединились романтика готического прошлого, романтика Говарда и нацистские реалии.
По понятным в тогдашних германских условиях соображениям Федер ограничился очень скудным упоминанием предшественников и современников. В его книге есть изображения эллинистических городов Милета и Приены, Тимгада в римской Африке, есть два города, созданных при Муссолини на осушенных Понтийских болотах, к югу от Рима: Литтория (ныне Латина) и Сабаудия. Есть также отсылка к городу-саду Маргареттенхёэ, который мы уже упоминали, и к городку Нейрёссен, построенному близ Лейпцига. И еще упомянуты городки типа Гринбелт в США – тогда в Рейхе рассчитывали на нейтралитет Америки, если не на союз с ней.
Федер безосновательно приписывал себе первенство в попытке рассматривать город как органическое целое. Здесь первым был британец Патрик Геддес. Этот создатель первой в мире кафедры социологии, в 1904 г. издавший книгу под названием «Развитие города», учитель Мамфорда, Унвина и Аберкромби, начал широко пропагандировать формулу «место – работа – люди» в форме передвижной, развернутой экспозиции, объезжавшей Европу с 1911 г. Автор «Нового города», конечно же, видел выставку Геддеса, и, вне всякого сомнения, ее идеи были ему глубоко созвучны. С тем лишь существенным отличием, что Федер тверже, чем кто-либо, был уверен в том, что средневековый город является высшим достижением городского планирования и нуждается лишь в некоторой рационализации.
Планы и макеты, изготовленные студентами кафедры Федера, нелегко отличить от изображений старинных городков, однако три обстоятельства позволяют говорить о новизне авторской концепции. Во-первых, если Говард видел новый город как продукт некоммерческой Ассоциации городов-садов, то для Федера очевидно, что это задача государства. Если Говард трактовал землю как собственность Ассоциации, при арендных отношениях с жителями, то Федер настаивал на передаче земли и строений в частную собственность. Говард планировал создание пояса промышленных предприятий – Федер предлагал ограничиться мелкими мастерскими. Во-вторых, Федер тщательно рассчитал все детали своего идеального города, включая размер средней школы (на 500 учащихся), число пекарен (25 на 100 рабочих мест) и т. п. В-третьих, Федер следовал схеме ступенчатого обслуживания: магазин для ежемесячных покупок, магазинчик для еженедельных, лавка – для повседневных, в точности ответив ступенчатой схеме партийной структуры: горком НСДАП, квартальные ячейки партии и партийные лидеры в каждом «соседстве». Поскольку нацистская идеология была фактически светской религией, в составе общественных зданий города есть и ратуша, и клуб (коммунальный центр), и даже музей, но церкви нет. Поскольку, как уже отмечалось, размерность города определилась численностью его жителей 20 тысяч, вместо 30 тысяч у Говарда, сократился и радиус эффективного влияния, т. е. обслуживания деревень и ферм – до 10 км, что означало бы увеличение плотности сети на нижнем горизонте шестиугольной сетки Кристаллера.
При всем том единство схем автоматически вело к тождеству формы – как у Говарда, так и у Федера город получает форму круга или эллипса, хотя при этом оговаривалось, что условия местности должны учитываться при планировке.
Небезынтересно отметить, что чуть позже, в 1942 г. была издана книга Карла Кюлемана «Стандартный город». Федер, уделивший жилой застройке своего города менее всего внимания, тем не менее, подчеркивал необходимость максимального использования стандартных, промышленно производимых деталей и конструкций. Однако Кюлеман
Федер отстал от эпохи – нацистская идея государства, в зеркальном подобии советской идее государства, выдвигала требования Гранд-стиля, воплощением которого стала работа Альберта Шпеера над генеральными планами Нюрнберга и, конечно же, Берлина.
Однако есть смысл отступить на пару шагов назад.
«Город красоты»
Подобно тому, как королевские дворы XVIII в. стремились тянуться за Парижем Людовиков, города победившего капитала в конце XIX в. подпали под обаяние бульваров Османа и венского кольца бульваров – Рингшртрассе. Был выдвинут лозунг: Город Красоты. Роль американского Османа взял на себя Дэниэль Бёрнхем, автор ряда чикагских небоскребов и главный архитектор Всемирной Колумбийской выставки 1893 г. в том же Чикаго, отчаянно боровшемся за первенство с Нью-Йорком. При возведении белоснежного временного «города» выставки в ней любопытным образом объединились парковое искусство Фредерика Олмстеда и работа Бёрнхема. Возник «город на воде», наподобие Венеции были устроены огромный бассейн с фонтанами и каналы, «лагуна» с рощей на острове, а павильоны были решены в формах: венецианской и римской классики. Для подъезда к выставке возвели железнодорожный вокзал, вокруг всей территории передвигались на вагончиках электрической рельсовой дороги, внутри – пешком, или на бесшумных катерах с электродвигателями. По вечерам весь «город» развлечений по специально созданному сценарию был залит электрическим светом. Чикагскую выставку посетили 27 млн. человек, лишь немногим меньше, чем Всемирную выставку в Париже 1889 г. Восторг прессы, а за ней и широкой публики был гарантирован.
Доходы от коммерческой практики позволяли Бёрнхему разрабатывать свои планировочные предложения либо за символический гонорар, либо без оплаты, что, разумеется, способствовало их популярности. Бёрнхем разработал генеральный план реконструкции вашингтонского Молла, и на месте ландшафтного парка Ланфана возник формальный ансамбль, сохранившийся без изменений по сей день. Это огромная лужайка, шириной 250 м, главным назначением которой является организация ничем не нарушаемого вида на
Капитолий с одного конца оси и на Обелиск Вашингтона с другой. Тот же Бёрнхем создал проект перепланировки центра Кливленда, при реализации которого, под место для группы общественных зданий в парке, снесли 40 гектаров трущоб – нисколько не озаботившись судьбой изгнанных жителей. С реконструкцией Сан-Франциско Бёрнхему повезло меньше. Его план был встречен с восторгом, но, хотя после землетрясения и пожара была возможность радикальной реконструкции города, замысел провести через него веер из авеню, так и не был реализован. Нынешние жители Сан-Франциско отнюдь не жалеют об упущенной возможности, так как элементарная Гипподамова решетка улиц, наложенная на крутые склоны с фуникулерами, придает городу особенный шарм.
Трудно не заметить, что создание юбилейной выставки в Чикаго оказало колоссальное влияние на работу планировщиков. Если всемирные выставки в Лондоне и Париже запомнились в первую очередь единичными сооружениями, то выставка в Чикаго задала образец городской среды.
В случае Чикаго главным было то, что предложения Бёрнхема легли на хорошо подготовленную почву – при обсуждении Плана в 1909 г. один из крупнейших девелоперов города обозначил задачу: ликвидировать места, где «гнездятся болезни, моральное разложение, бунтарские представления и социализм». Автор обозначил цель несколько деликатнее: «вернуть городу утраченную им визуальную и эстетическую гармонию и тем создать материальные основы для возникновения гармонии социального порядка». При всем том Бёрнхем не преминул разъяснить Отцам города, что если Город Красоты, каким стал Париж Наполеона III, принес городу славу, а за ней приток туристов со всего мира, так что годовой доход от гостей «превысил все расходы императора», то и Чикаго в состоянии добиться такого же результата. Это если не первое, то одно из первых обоснование, предвещавшее экономику туризма на столетие вперед:
Маленький фрагмент проекта реконструкции Чикаго по проекту Дэниэля Бёрнхема показывает пример попытки перенести на американскую почву восхищение Парижем. Черно-белое изображение не передает эффект изысканной по цвету перспективу города с птичьего полета. Изображение произвело впечатление на отцов города, и в основных элементах проект был осуществлен. В целом этот «пейзажный» подход к планированию, оказавший влияние и на советских, и на германских заказчиков, получил наименование City Beautiful или «Город красоты».