Урфин Джюс и его деревянные солдаты (с иллюстрациями)
Шрифт:
– А кто? Не ты же, не Страшила и не Железный Дровосек. Да вам и не пролезть между прутьями решетки! – торжествующе закончила девочка.
В рюкзаке Элли хранилось платье, подаренное ей доброй женой Према Кокуса. Элли была ростом со взрослых женщин Волшебной страны, и платье как раз приходилось ей впору. Оно было не голубое, а зеленое, потому что жена Кокуса была родом из Изумрудной страны и не потеряла любви к зеленому цвету.
Элли переоделась. Чарли Блек достал из своего универсального рюкзака кисточку и черную тушь, провел морщинки по ее лбу, щекам, подбородку и через три минуты перед ними
– Клянусь пальмами Куру-Кусу! – воскликнул Чарли. – Тебя теперь не узнает ни один шпион в мире… но подожди! Тебе же нужен предлог, чтобы идти в город.
– А я уже придумала предлог, не беспокойся!
Моряк опоясал Элли под мышками широкой лямкой, а к лямке привязал хорошую бечевку. Элли взяла корзинку и протиснулась между прутьями, поддерживавшими кровлю.
Дровосек караулил противоположную сторону: никто из дуболомов не собирался отправиться обходом вокруг башни.
Моряк медленно спускал Элли, а та упиралась руками в изрытый непогодами и временем бок башни. Наконец она коснулась ногами земли.
Смелая девочка сбросила лямку, которую моряк тотчас втянул наверх, послала дяде воздушный поцелуй и неторопливо пошла по дороге.
Чарли Блек следил за ней с бьющимся сердцем и успокоился лишь тогда, когда Элли достигла дороги, вымощенной желтым и помахала ему рукой.
Элли не сразу пошла в город. Свернув на полянку, она набрала в корзинку прекрасных душистых ягод, а драгоценную пилку спрятала на самое дно. После этого она двинулась в путь и смело постучала в городские ворота. Корзинка с ягодами, собранными будто бы для Урфина Джюса, послужили ей пропуском.
Элли шла по улицам, когда-то блиставшим изумрудами и переполненными нарядной толпой. Как теперь было здесь пусто, и угрюмо, и скучно.
Во дворце ей показали, как пройти на кухню. Толстяк Балуоль не узнал Элли в ее новом наряде, а узнав, страшно обрадовался.
Элли просидела в его каморке до ночи, а потом повар провел ее к окну камеры, где были заключены Дин Гиор и Фарамант окно, к счастью, оказалось незастекленным. Элли начала звать спящих. Добудиться их оказалось не так-то легко, потому что люди с крепкой совестью спят крепко даже на тюремной койке. Первым проснулся Фарамант, он растолкал Дина Гиора.
Друзья страшно обрадовались, узнав, что свобода явилась к ним в виде Элли со стальной пилкой. Тюремщик находился в коридоре за стальной дверью, мешать было некому, вставая поочередно один другому на спину, заработали пилкой. Через десять минут прутья решетки были перепилены.
Первым вылез Дин Гиор, опираясь на спину Фараманта. Но выбраться стражу ворот, в камере не было ни стола, ни стула, а железные кровати были крепко привинчены к полу и на них не было ни простынь ни одеял?
– Как же быть? – шептал Дин Гиор, наклонясь к окну. – Никакой веревки…
– Никакой веревки! – насмешливо повторил Фарамант. – Эх ты, борода! Про свою бороду забыл!
– А ведь и вправду я про бороду забыл! – обрадованно согласился Дин Гиор.
Он опустил свою пышную бороду в окно и страж ворот, вцепившись в ее пряди и упираясь ногами в стену, полез наверх. Дин Гиор заскрипел зубами от напряжения, но выдержал. И оба друга бросились обнимать свою спасительницу Элли.
Повар вывел компанию через заднюю калитку в ограде дворца и все трое оказались на улице. Выйти обычным путем из города было невозможно, так как ворота зорко охранялись дуболомами и полицией. Пришлось перебраться через городскую стену. Зайдя на одну из окрестных ферм, Фарамант пошептался с хозяином @ногих сыновей на северо-запад, а сам пошел к соседу.
Встреча всех друзей была назначена в овраге, где начинался подземный ход. Туда и повела Элли освобожденных ею из неволи пленников.
Когда Элли и ее спутники поравнялись с башней, Фарамант трижды крикнул совой, а Элли помахала корзинкой. Это был сигнал, что предприятие удалось и оставшиеся на площадке башни друзья могут покинуть ее. В ответ донесся крик кукушки: сигнал услышан и понят!
Элли, Дин Гиор и Фарамант явились к месту свидания первыми, счастливо избежав встречи с дуболомами и полицейскими.
Утром Руфу Билану стало известно об исчезновении из тюрьмы сразу четырех пленников. По его приказу свора полицейских бросилась на поиски. Они рыскали по фермам вблизи города и допрашивали людей. Сверх ожиданий те оказались словоохотливыми и рассказали поимщикам, что беглецы рано утром прошли на северо-запад, очевидно рассчитывая найти убежище в Желтой стране.
Два взвода дуболомов, да три десятка полицейских отправились в указанном направлении. Солдаты мчались по твердой дороге, громыхая ногами, налетая друг на друга, падая. Полицейские стреляли камнями из рогаток в придорожные кусты, едва замечали там малейшее движение.
Время от времени начальник полиции, который сам возглавлял погоню, забегал в придорожные домики и расспрашивал про беглецов. Заранее подученные гонцами Фараманта обитатели домиков отвечали:
– Они все прошли здесь три часа назад… два часа назад… час назад…
Рвение преследователей возрастало, им казалось, что добыча уже близко. Но они пробегали миля за милей, а дорога впереди по-прежнему оставалась пустынной.
Полицейские и дуболомы окончательно рассвирепели, впереди них со свистом неслась туча камней, выпущенных из рогаток.
А потом случилось вот что: начальник полиции вырвался далеко вперед и ошалелые подчиненные, приняв своего начальника за беглеца, осыпали его таким увесистым градом из осколков кирпича, что переломали ему руки-ноги и отбили голову.
Подбежав к упавшему с криками торжества, полицейские и дуболомы вдруг остановились. Что делать дальше? Они не знали, а приказывать было некому.
Собрав обломки своего командира, отряд вернулся в столицу и один из полицейских доложил главному государственному распорядителю о том, что произошло. Руф Билан побледнел от ужаса. До того он еще надеялся, что беглецов поймают и тогда происшествие можно будет скрыть от короля. Теперь приходилось сознаваться, что пленники, которыми так дорожил Урфин Джюс, вырвались на свободу. Больше того: погиб начальник полиции, которого правитель ценил за усердие и ловкость.