Урга и Унгерн
Шрифт:
– И что же, ваша поездка к Джа-ламе состоялась? – Мне не терпелось узнать продолжение, под действием гашиша неожиданно появилось ощущение голода, спать мне не хотелось вовсе.
– Поездка состоялась через неделю, – нехотя, как мне показалось, ответил Бурдуков. – Консул предоставил нам лошадей, проводника, снабдил письмами и подарками, а также дал мне важное поручение, о котором я не могу вам рассказать. Еще затемно мы покинули крепостные стены города и двинулись в Дэчинравжалин. Дорога шла на запад, потом южными отрогами гор вдоль озера… мы выехали в долину… и прибыли на место. Обошлось без особых происшествий, кроме, пожалуй, того, что на протяжении всех пяти дней на ночных стоянках ухал филин, я абсолютно уверен в том, что он преследовал
Дэчинравжалин
Монастырский комплекс раскинулся вдоль поселения Кырен. Прибыв туда поздно ночью, мы выяснили, что Джа-ламы тут нет. Он находился в это время в Мундарге. Новый монастырь только начали строить у подножия священной горы Алтан-Мундарга. Было сообщено, что завтра утром Джа-лама должен прибыть в Дэчинравжалин, и нам с бароном ничего не оставалось, как расседлать коней и устроиться на ночлег в большой юрте, которая в отсутствие хозяина служила по совместительству гостевой. С дороги мы порядком устали и потому, наскоро перекусив вяленой бараниной и густым чаем с молоком, сразу же легли спать. Некоторое время я еще отчетливо слышал уханье филина; глаза мои слипались от усталости. Казалось, что я не заснул, а лишь на миг закрыл глаза. Открыв их, увидел мягкий свет, который не слепил, но был ярким и теплым. Этот свет приподнял меня и стал уносить ввысь со все нарастающей скоростью. Совсем скоро свечение появилось со всех сторон, и было уже решительно непонятно, где верх, а где низ. Ощущалось блаженное спокойствие, и никакой тревоги во мне не было. Постепенно из света стал проявляться лик. Именно лик, а не лицо. Это был прекрасный светлый образ, юное чело с закрытыми глазами и блаженной улыбкой. Лик казался живым, но я понял, что это лишь образ, который колышется в мягком свете. В какой-то миг мне стало ясно, что лик этот изображен на огромном знамени белого цвета. Само знамя было соткано из того же мягкого и уютного света и простиралось во все стороны. А потом все начало драматически меняться. Свет медленно потускнел. На знамени появились бледно-алые пятна, которые все быстрее разрастались, поглощая белый свет и окрашивая окружающее пространство в кровавые тона. Лик на знамени вдруг открыл глаза. Это были глаза страшные, черные и бездонные, жадные глаза хищного зверя. Улыбка из смиренной стала свирепой, рот превратился в зубастую пасть чудовища, и я почувствовал жар пламени, которое охватило все вокруг. Вдруг я понял, что с огромной скоростью лечу вниз, и меня обуял ужас. Сердце сжалось так, что мне стало больно, и я, вскрикнув, зажмурился, ожидая страшной развязки…
Дверь юрты была распахнута, фон Унгерна внутри не оказалось. Снаружи доносились голоса многочисленных людей, шум утренней суеты. Я приходил в себя, понимая, что спал. Сердце еще громко колотилось в груди, но дыхание понемногу выравнивалось. Выйдя из юрты, я увидел множество монахов с мотками разноцветных флагов. Все готовились к Майдари-хуралу, который должен был пройти послезавтра, во время полнолуния пятнадцатого числа второго лунного летнего месяца. Я с трудом натянул обувь, ноги отекли после долгой дороги, и их пришлось впихивать в сапоги с ощущениями неприятными и болезненными. Запахи, которые разносились по воздуху, говорили о том, что где-то рядом варят мясо и чай.
Храм возвышался над монастырским селением; судя по монотонному пению и далеким звукам труб, там проводилось утреннее богослужение.
«Алексей Васильевич, доброе утро!»
Знакомый голос заставил меня вздрогнуть, задумчивость и остатки сна исчезли вмиг. Я повернулся на голос и увидел барона Унгерна в монашеском багровом одеянии, с четками в руках и широкой улыбкой на лице. Думаю, он наслаждался произведенным на меня впечатлением.
«Здравствуйте, Роман Федорович, непривычно видеть вас без формы, да еще не при оружии. Кто это вас так нарядил?»
«Долгая история. Вы вчера изволили заснуть, а мне не спалось, я вообще мало сплю, а в новых местах и подавно. Чтобы с боку
«Вы на службе в храме ночь провели?»
«Ну не всю ночь… – Фон Унгерн отвел глаза, и улыбка сошла с его лица. Какое-то время он молча смотрел в пространство перед собой, а потом в свойственной ему манере резко перевел тему разговора в совершенно другое русло: – Пойдемте пить чай!» И, развернувшись, не дожидаясь ответа, двинулся в сторону костра, где уже собрались монголы, очевидно помогавшие в службе монашескому братству.
«Да, конечно, вот только умоюсь», – ответил я вслед барону. Уверен, моих слов он не услышал.
Невдалеке от монастыря через всю долину текла река. Русло ее было довольно широким. Весной река была, пожалуй, многоводной, но в этот летний месяц ее без труда переходили вброд. Вода, чистая и холодная, бодрила, освежала и была настолько вкусна, что ее хотелось пить еще и еще. Солнце поднялось уже высоко, но мелкие камни вдоль русла еще блестели от утренней росы. До меня донесся бой барабанов и гул длинных монастырских труб, оповещавших либо о начале праздника, либо о прибытии влиятельного гостя. Я поспешил к храму.
Рядом с юртой, в которой я спал, стоял зеленый автомобиль – «фиат», хотя могу и ошибаться. Вокруг юрты теперь толпился народ, у входа в нее появилась черная кошма, а перед дверью стояла охрана с винтовками. Все это могло означать, что Джа-лама приехал из Хойморского монастыря сюда в Дэчинравжалин. Насколько мне было известно, после дороги он гостей не принимал, а это означало, что до вечера можно смело заниматься своими делами. А какие тут свои дела? Я пошел к костру, чтобы перекусить и попить чая, и, разумеется, встретил там фон Унгерна.
Барон, используя свой небольшой запас слов и богатый арсенал жестов, весьма энергично пытался объясняться с монголом, в котором я узнал секретаря Джа-ламы, – имя его, к сожалению, уже и не вспомню. Он носил не снимая очки без стекол, считая их символом учености, поэтому я и смог опознать его. Свои очки я оставил вместе с пальто в юрте Джа-ламы, но в дневное время я видел тогда еще очень даже неплохо и не стал тревожить хозяина юрты по таким пустякам.
Секретарь тоже меня узнал по прошлым встречам, он славился изумительной памятью на лица. Вместе с секретарем меня наконец заметил и барон, он радостно замахал свободной рукой, приглашая к костру. В другой руке он умудрялся держать одновременно и чашу с тем напитком, что называется монгольским чаем, и четки, которые появились у него вместе с монашеским одеянием.
«Алексей Васильевич, вас мне бог послал!»
Унгерн широко улыбался, хитро сощурив правый глаз, вид при этом имел заговорщицкий. Усищи и рыжая многодневная щетина несколько старили его, однако резкие движения и энергия, присутствовавшая во всех его действиях, напоминали о том, что он молод и полон сил.
Я поклонился секретарю и поздоровался с ним по монгольскому обычаю. Поинтересовался, как прошла поездка и каково здоровье добродетельного Джа-ламы. После короткой ритуальной части улыбнулся барону, который завороженно смотрел на нас, стараясь, как мне показалось, запомнить слова и жесты, чтобы воспроизвести их при подвернувшемся случае. Учеником он был способным, полученные знания в монгольском использовал охотно и без комплексов.
«Чем же я могу вам помочь, Роман Федорович?»
«По части перевода можете! Я так понял, что этот „сокол без стекол“ – чиновник Джа-ламы или кто-то из его свиты, поскольку в авто сидел рядом с ним. Вот хотел побыстрее на встречу напроситься, а то, боюсь, охотников и без меня предостаточно. Видали, сколько народу у юрты собралось? Может, этому денег дать, чтобы все устроил деликатно?» И Унгерн едва заметно покосился на секретаря.
«Не стоит, поверьте. Вечером нас примут. Сначала я улажу все дипломатические дела, а потом походатайствую за вас. Джа-лама охоч до новых знакомств и непременно с вами пообщается».