Урок

Богат Евгений Михайлович

Когда решение зачитали, раздался уверенный бас:

— Незаконно! Опротестуем!

Это обещал Маркин-отец.

А недавно я получил от Володи Щербакова письмо.

«Мучения мои не кончились, — писал он, — после решения суда, год уже миновал, я получаю деньги только с Самойлова. А Маркина тогда в Меленках не было, ему послали лист туда, где он находился. Сейчас Маркин вернулся, а лист не нашел его в дороге и, говорят, потерялся совсем… Был я у судьи Стародубцевой. Она говорит: „Дубликат не могу выдать, потому что Маркин опять уехал, а без него нельзя, может, он вам заплатил уже хотя бы пятьдесят копеек, и вообще вы ко мне не ходите, мешаете работать, и ваше появление выбивает меня из себя на целый день“.»

«Сил моих больше нет…» — это слова не судьи Стародубцевой, а самого Щербакова.

Вот они, плоды «некомпетентного гуманизма»… Жестокие плоды.

И тут мне хочется поделиться с читателем одним наблюдением — об отношении к потерпевшим. В сочувствии к ним нередко ощутимо у иных должностных лиц какое-то раздражение, в коем угадывается мысль: «Что за тяжелые неудачники!» Все у них не как у людей: и падают бездарно, и в суде не могут выиграть дело, а когда выиграют, документы исчезают…

Заманчиво гуманизм распространить на виновных больше, чем на потерпевших.

Если ты потерпевший, то должен терпеть все, терпеть до конца. Потерпевший — терпи!

Омрачают нам потерпевшие радость от торжества гуманизма.

И все же заканчивать этот очерк печально оснований нет. Щербаков окончил, несмотря ни на что, Авиационный институт, работает инженером на заводе. А Сергей Передерин учится на лечебном факультете Ивановского медицинского института (никто не гадал, что потянет его в доктора, а вот захотел). Учится неплохо, как сообщил нам декан. Но быстро устает. Поэтому в шахматы не играет. Музыкой больше не занимается. И философов не читает. Но и без этого жить можно [4] …

4

После опубликования в «Литературной газете» очерка «Торг» пострадавшему были полностью возмещены расходы на лечение, а должностные лица, виновные в бездушном отношении к нему, наказаны.

Истина

1

Головачева арестовали 25 августа, Сопровского, Кольчинского, Рудановского — через два дня; Бера — через неделю… Затем инспектор ОБХСС Кировского района Твардовский погрузил в мешки финансовую и техническую документацию СУ, деловую переписку, тяжкие кипы разнообразнейших, испещренных цифрами, подписями, печатями бумаг и уехал с этим добром к себе.

СУ-30 сооружало на Кировском заводе в Ленинграде уникальный стан «350»; уникальный потому, что он первый в мире полностью автоматизированный, с электронным управлением.

В начале сентября на стройке — беспокойная, часто суматошная, с ревом самосвалов, матом, ссорами субподрядчиков, с аварийными ситуациями, самоотверженностью в решающие дни месяца — бессонная жизнь эта замерла. Тишина — нет руководителей, нет чертежей, пустые кабинеты, пустые полки.

После ареста пятерых — в последние августовские и первые сентябрьские дни — были возбуждены уголовные дела в отношении сорока человек — инженеров и техников СУ-30, УКСа Кировского завода, конторы Стройбанка, авторов смет. Допрошено в последующие месяцы было 200 человек… Поначалу дело вели инспектор ОБХСС Твардовский и следователь районной прокуратуры Попова. Особенных успехов на этой начальной стадии добился Твардовский: ряд документов в первом томе уголовного дела № 8436 (на сегодня 40 томов) начинается подкупающе четкой строкой: «Побеседовав с инспектором ОБХСС т. Твардовским, я решил чистосердечно рассказать…»

Следователь Попова отнеслась к успехам дознания с полным доверием. Потом дело перешло к следователю городской прокуратуры Белову. Ознакомившись с материалами, он назначил экспертизу, поручив ее Кропачеву, Гилоди, Валку, Беспятых («судебно-техническая экспертиза»), и ревизию финансово-хозяйственной деятельности СУ — ее выполнял старший контролер-ревизор Шкроба.

Обвинительное заключение было составлено… Как явствовало из него, начальник СУ Сопровский и главный инженер Головачев давали крупные взятки сотруднику УКСа Кировского завода Рудановскому за то, что тот от имени «заказчика» подписывал составляемую ими «искаженную отчетность» и за это «бумажное выполнение» получали солидные денежные вознаграждения поквартально. Конструкция обвинительного заключения была логически убедительной: «приписка — взятка — премия». В умышленном завышении объемов работ, в денежных поборах на стройке и разнообразных хищениях в пользу Рудановского обвинялись также инженеры Бер и Костылев, начальники участков Иванов, Бедняков, Тревогин, Нигматуллин.

Следователь Белов письменно поставил в известность «Главзапстрой», что тому надлежит заявить гражданский иск обвиняемым в размере 11 940 рублей (сумма полученной незаконно премии).

За несколько дней до суда главк получил и письмо из городского контрольно-ревизионного управления, в котором тоже шла речь о гражданском иске к бывшим работникам СУ, но называлась уже совсем иная цифра: 79 600 рублей.

Начальник сметно-договорного отдела «Главзапстроя» Эммус, которому было поручено защищать в суде финансовые интересы главка (по юридической терминологии — представитель гражданского истца), позвонил в КРУ (контрольно-ревизионное управление), чтобы выяснить, чем объясняется подобная «пляска цифр». Ведь разница между 11 940 и 79 600 немалая!

В КРУ ему ответили, что в новую сумму иска вошла стоимость каменного дома, который Сопровский для конторы СУ и лаборатории построил совершенно незаконно и поэтому должен с остальными обвиняемыми оплатить.

— Но если Сопровский оплатит этот дом, — удивился Эммус, человек до педантичности точный, — то что же получится — дом станет его собственностью?!

— Не беспокойтесь, — ответили ему, — суд конфискует его имущество.

— Откуда нам с вами известно, что решит суд? — удивился Эммус еще больше.

— Суд не может по этому делу не конфисковать имущество, — терпеливо, без раздражения, как ребенку, объяснили ему.

2

В самом начале судебного разбирательства Рудановский захотел было отказаться от адвоката, но обвинитель выступил с серьезным и обоснованным возражением: за деяния, которые инкриминируются Рудановскому, возможна высшая мера наказания, и поэтому, по закону, участие защитника обязательно. В равной степени это относилось к Сопровскому и Головачеву.

Когда начался допрос свидетелей, одним из первых суд вызвал старшего контролера-ревизора Шкробу. Материалы, собранные им, составили девять томов. Шкроба попросил разрешения у суда построить показания, — до того, как ему начнут задавать вопросы, — в форме «свободного рассказа». Рассказ этот занял два дня.

Об акте ревизии, составленном Шкробой, ходили настоящие легенды. Ссылаясь на какие-то таинственные источники информации, передавали из уст в уста, что он раскрыл удивительнейшие вещи. Послушать автора девятитомного исследования явились работники Кировского завода, «Главзапстроя», банка.