Уроки для двоих
Шрифт:
— Знаю, — я поморщилась. — И куплю. Только не говори, пусть помучаются.
— Х-м-м… Зачем им мучаться?
— Из вредности! Моей. Они же меня мучают. Могу я хотя бы иногда помучить их?
— А-а-а, — понимающе протянула мама, улыбаясь.
В школу Фред и Джордж отправились всё такие же несдуваемые от обиды, какими были дома. Сверлили меня умоляющими взглядами и вообще всячески прикидывались небесными ангелочками, которых несправедливо обидела злобная матерь.
Я по-прежнему строила из себя ничего не понимающую ветошь,
Был у Фреда с Джорджем маленький пунктик, которому в душе я страшно радовалась. Мои оболтусы терпеть не могли плохие оценки, им нравилось быть отличниками. Даже четвёрки мальчишек изрядно бесили, заставляя лишний час сидеть за выполнением уроков. Вот так и получалось, что, будучи отъявленными хулиганами, мои черти умудрялись быть в классе… нет, не первыми. Вторыми.
Всю малину им портила Юля Бессонова. Маленькая отличница, которой Фред и Джордж уже четвёртый год отравляли жизнь. Отравлять жизнь бедной девочке, можно сказать, сам Бог велел — мои чертята были отчаянно в неё влюблены с первого класса. Оба, как положено. Но Юля — тоже как положено — взаимностью не отвечала. Да и как тут ответить, если тебя то за косу дёргают, то портфель твой прячут, то в пенал резинового паука подкладывают, чтобы визжалось громче.
Хотя… надо быть справедливой. Визжать Юля перестала ещё в первом классе. Она была очень умной девочкой и быстро смекнула, что к чему. Да, умная и очень хорошая девочка… и единственное, чего я боялась — что мои оболтусы когда-нибудь из-за неё перессорятся.
Я довела Фреда и Джорджа до третьего этажа — места дислокации младших классов — и пошла к себе, на четвёртый. В свой родной кабинет, где я работала уже… да, почти девять лет.
Первым уроком была литература у моих десятиклассников. Они толпились у кабинета, как обычно — часть просто болтала, другая что-то лихорадочно списывала. Скорее всего, физику — у ребят на носу была контрольная работа.
Я открыла кабинет и запустила детей внутрь, сразу попросив их открыть окна — с ночи воздух застоялся, а на улице как раз прекрасная майская погода. Романтика! Сейчас бы рассказывать про поэтов серебряного века… жаль, что у нас по программе Достоевский.
Я посмотрела на доску и нахмурилась. Нет, писать сегодня вроде не понадобится, но порядок есть порядок.
— Если мела нету в классе, зол учитель и опасен, — продекламировала я, выразительно глядя на Федю Клочкова. Тот пробурчал «почему всегда я?», но покорно отправился в учительскую за мелом.
Почему всегда он — на самом деле это хороший вопрос. За шесть лет, что я вела этот класс как классный руководитель, я прекрасно изучила своих подопечных. И знала, что рыцарь у нас тут только один. И это Федя.
Вернулся Клочков через пару минут, с мелом в руке и взбудораженными глазами на круглом лице.
— Алёна Леонидовна, — зашептал он, остановившись перед моим столом, — а там… а вы, наверное, не знаете… или знаете?
— Может, и знаю. Ты скажи, что я там знаю, и я скажу, знаю я или не знаю.
Клочков мотнул головой — видимо, она у него закружилась от этих многочисленных «знаю». Вспомнилась старая песня группы Флёр: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. И ты скрываешь то, что я скрываю, что ты скрываешь».
Мне, как меломану и литератору в одном лице, эта игра одних и тех же слов страшно нравилась. На одном уроке я даже предлагала ребятам самим сочинить подобное. «Я боюсь, что ты боишься, что я боюсь, что ты боишься», и так далее…
Между тем Клочков выпалил:
— Там… к Марине Владимировне… мужчина! Я краем уха слышал. Он сказал, что учитель математики. А… Галина Николаевна уходит?! Или Ольга Петровна?!
Ольга Петровна, на мой скромный взгляд, могла уйти отсюда только в мир иной. Она проработала в этой школе всю жизнь и собиралась работать до последнего.
А вот Галя…
— Федя, — сказала я строго, — не разболтаешь?
Клочков помотал головой. Я знала, что Федя ничего не разболтает — настоящие рыцари не болтливы.
— Галина Николаевна с сентября в декрет уходит, так что вам со следующего года поставят либо этого нового мужчину, либо… Ольгу Петровну.
Из груди десятиклассника вырвался полузадушенный протестующий писк. И я его понимала: Ольга Петровна, в конце концов, была не только преподавателем алгебры и геометрии, но и моим классным руководителем, когда я ещё училась в школе. Мы за глаза звали её Олег Петрович, и подозреваю, что она об этом знала. И ей это нравилось.
Клочков и другие мои ребята общались с Ольгой Петровной плотно всего пару раз — когда она заменяла заболевшую Галю Новицкую.
Впрочем, им хватило.
— Только бы не Ольга Петровна! — пробормотал Федя. — Второй учитель приветливее выглядит. И он, — Клочков вдруг улыбнулся, — рыжий. Как ваши близнецы!
М-да. Что-то везёт мне последнее время на рыжих.
Или наоборот — не везёт.
После первого урока, на котором я вдохновенно вещала десятиклассникам про любовь Раскольникова и Сонечки Мармеладовой, я заглянула в учительскую. Честно говоря, хотела просто поинтересоваться у Марины Владимировны Шустровой, нашего завуча, как ей новый кандидат на Галино место… но застала там и его самого.
Он стоял перед столом, за которым сидела Марина Владимировна, и кивал в ответ на её слова. Судя по тому, что она ему говорила — кандидата взяли.
Но это оказался не просто кандидат, а…
— Алёна Леонидовна! — Шустрова, заметив меня, махнула рукой. — Идите, познакомьтесь, тем более что у вас кабинеты рядом…
… А наш сосед снизу. Шляпник!
Хотя сегодня на нём, конечно, не было никакой шляпы. Обычные брюки, светлая рубашка и тёмно-зелёный свитер — всё чистое, но не новое. И ярко-рыжие волосы — как костёр на голове…
Господи, хоть бы не Антон.
— Это Лев Игоревич, с сентября заменит Галю Новицкую. А это Алёна Леонидовна — наш учитель литературы и русского языка.