Уроки гнева
Шрифт:
"Спокойно… недовольны разве что Грамотеи. Но их уравновешивает основная масса, то, что зовётся толпой. Новый король не нарушает течения жизни, не повышает налогов, зато он молод, недурён собой и сверх того — человек. Даже резню и грабежи ему охотно простили. А то, к чему всё это в итоге придёт, видят немногие. Люди не привыкли по-настоящему задумываться о будущем и глядеть в суть".
"Благодарю", — донеслось издалека. Ночная ощутила ещё финальный импульс ласки, что был направлен не столько на неё, сколько на нерождённого ребёнка — импульс, не оставшийся без ответа — и связь фэре угасла.
Спросить, что Пламенный собирается делать, она не успела.
— Куда ты? — удивилась Раскрытая.
Лаэ не обратила на неё внимания. Но, пробежав несколько шагов, она так же неожиданно встала и сжалась. Раскрытая подумала, что больше всего гостья похожа на незаслуженно побитого зверька. Но не собаку — эта порода даже незаслуженное принимает с долей покорности, а скорее на кошку. Те умеют, сжимаясь, становиться больше обычного.
— Что случилось, Лаэ?
— Они ушли. Ушли. Без меня!
Вслушавшись в шёпоты башни, Раскрытая поняла. Или подумала, что поняла.
— Ну и что? Они вернутся, Лаэ.
Вместо ответа девушка-орлэ коротко застонала. Раскрытая шагнула к ней, желая утешить, расспросить и понять. Не успела. Лаэ снова сорвалась с места и выбежала прочь из комнаты.
А Раскрытая, остановившись и следуя за ней при помощи слуха, была сильно озадачена.
Потому что, если только её не обманывали её собственные чувства, звуки двух бегущих ног пропали, а на их месте возникли звуки четырёх ног. Тоже бегущих. Но — Раскрытая поклялась бы чем угодно — источником этих слишком лёгких звуков с постукиванием коготков по полу не могла быть Лаэ.
А Лаэ — исчезла.
— Смотрите, смотрите! Тастар!
— Красноглазый? Где?
— Прошёл в ворота, только что! Да вон же он, разиня!
— Ну, дела… Не чаял я, что они снова появятся. Король же вроде как выгнал их, нет?
— Может, это… как его… посол?
— Откуда мне-то знать?
— Эй, а рядом — Серый!
— Если это посольство, почему только один? Да ещё такой молодой?
— Но идут-то они к цитадели, прямиком к королю и его цепному страху. Не таятся.
— Что-то будет, говорю вам! Что-то будет!
— Ты куда это?
— За ними! Посмотреть!
— Ну-ну…
— А я так тоже пойду. Кто с нами?
Столица не изменилась. Или так только казалось? Дома стояли на месте, да и мостовые не пустились в пляс… но глаза прохожих стали иными.
— Что ты ощущаешь?
— Давление, — ответил Эхагес, не успев довести свою мысль до конца. — Каэзга не желает ни прятать, ни просто контролировать поток своей силы. Он сияет, как солнце на безоблачном небе.
— А ты мог бы его затмить?
— Я не пробовал. Но то давление, которое я чувствую, не так уж велико.
— Оттесни власть каэзга хотя бы на десяток шагов. — Сказал Пламенный. — Я хочу узнать, смогу ли создавать заклятия рядом с ним.
Страж послушно расправил туго сжатую пружину собственной власти. Если бы кто-то мог видеть это со стороны, подумалось ему, мы оказались бы заключёнными в сферу белого звенящего света на фоне рассеянного и бледного золотистого тумана.
— У тебя получилось?
— Да.
— Понятно…
Всё действительно было понятно. Власть каэзга оттеснили, но на её место встала власть другого Могучего. Естественные источники магии, "море и поток" природных сил, Пламенному по-прежнему оставались недоступны.
Но, если на то пошло, они не были нужны Владыке. Ведь он мог черпать силу у Эхагеса. И в гораздо больших количествах.
А страж продолжал изучать город, который он так хорошо знал, в котором провёл больше половины своей жизни… Город, который всё-таки изменился, потому что изменился он, Эхагес.
Сказано: истина — в глазах смотрящего. Поэтому другим стало то, что страж помнил, и то, что он видел, и то, что он чувствовал. Когда человек возвращается в места, где он провёл детство, перемену описать легко. Такая перемена знакома, наверное, всем, кто был ребёнком и вырос. Для них мир уменьшается, уходя заодно в колею иного времени — прямого, упрощённого, с лёгкостью делящегося на отрезки минут, часов, дней. Но Эхагес, подумав, решил, что для него всё случилось иначе. Он не вырос, мир не съёжился, да и краски мира, те, что были, не потускнели — скорее стали ярче. Но что именно случилось?
Если бы страж дольше пробыл в мирах Сферы, в гостях у Наследницы, он знал бы, с чем сравнить перемену. Но он никогда не смотрел в перевёрнутый бинокль и потому никак не мог найти своим ощущениям даже такой искажённой аналогии.
Наконец он сдался и начал думать о вещах более практичных. А начав, сразу выделил то, что мог бы заметить и раньше.
— Сай, за нами идут.
— Пусть идут, — откликнулся Пламенный. Эхагес хмыкнул: да уж, после всего, что он видел и делал, бояться толпы так же нелепо, как бояться роя ос. (В самом деле, осы тоже могут жалить — но только глупцов и неосторожных. А двуногие осы, что шагают следом, на липкой нити своего любопытства, настроены не враждебно).
Любопытство вообще было основной эмоцией всех встречных, замечавших идущую по Столице пару вернувшихся странников. Ни страха, ни тем более ненависти… ни радости. Одно только ожидание, умеренно напряжённое. В провинции всё могло быть иначе, но Столица видела тастаров на протяжении многих лет и достаточно часто, чтобы за истёкшее время успеть забыть, каковы они на вид. Большая доля удивления, как показалось стражу, приходилась не столько на фигуру Владыки, более чем на две головы превышавшего ростом большинство прохожих, сколько на их невиданные костюмы и столь же невиданную обувь.