Уроки переносятся на завтра
Шрифт:
Это простым смертным легко подрёмывать на собраниях да механически поднимать для голосований руки. А вожакам приходится не спать ночами, выдумывая, как из обычных слов сложить такую конструкцию, которая бы отвечала интересам широких слоёв населения, искрила и звала на подвиги. И благодарности за это они не ожидают никакой. Вместо неё — упрёки в карьеризме, насмешки и даже проклятья в спину.
Да и заниматься проходится чем? Каждую неделю — разбор алкоголиков и «аморалка». Чуть реже — вопросы успеваемости. Кому и что причитается, приходит сверху: скажут строгача — влепим строгача, поставить на
Кстати, сегодняшний экземпляр, похоже, из этой оперы. Напился, при задержании оказал сопротивление, устроил дебош в опорном пункте ОКО, нанёс ущерб казённому имуществу. Ну, что с такими делать? Предупреждают их, подвергают профилактике, но они почему-то упорно живут наперекор правилам и в ущерб себе.
Господи! Голова-то как разламывается! Даже Маркс не помогает.
Борискин встал, пробрался к холодильнику, приложился к банке и не отрывался от неё до тех пор, пока животворящая жидкость струйками не потекла из уголков рта.
– Я так тебе скажу, неизвестный студент-алкоголик: не попадайся!
– погрозил самому себе в зеркале секретарь, массажируя лицо и разогревая мимику.
– Напился — отправляйся баиньки. А молодую свою энергию иди расходовать в спортзал. Вот так!
В прихожей заверещал телефон.
– Алло? Да, это я. Уже собираюсь. Как не ходить? А что... Ясно. Всё сделаю.
Он положил трубку и уставился в пёстрый узор на обоях. Сидеть дома до особого распоряжения. Ждать. Никуда не отлучаться. Быть готовым в любую минуту выехать в райком.
Борискин снова плюхнулся на диван и воткнул в розетку шнур телевизора. На экране появилась испуганная балерина в белом, и её тут же принялся подбрасывать в воздух партнёр по танцу. По второму каналу симфонический оркестр играл что-то протяжное и неразборчивое. Они что, с ума посходили?
Его рука потянулась к выключателю, но симфония неожиданно прервалась, и вместо дирижёра появилась сначала заставка «Интервидения», означающая, что сейчас будет сделано объявление государственной важности, а затем — взволнованный диктор.
– Товарищи!
– произнёс он.
– Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с большим прискорбием сообщают, что утром 10-го ноября 1982-го года внезапно скончался Леонид Ильич Брежнев, генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС, председатель Президиума Верховного Совета.
Борискин вернулся на кухню, откупорил зубами початую бутылку коньку и основательно приложился к горлышку. Теперь он имел на это полное право.
Примерно в то же время, или чуть позже, Серёга стоял у дверей аудитории, где предполагалось свершиться заседанию комитета комсомола, и ждал начала экзекуции. Он решил прийти загодя, чтобы обдумать линию поведения и защиты. Хотя, по правде говоря, он и сам не находил достаточного количества аргументов в своё оправдание.
Его грустные мысли прервал парень, снявший объявление с дверей.
– Комитета не будет, - пояснил он свои действия.
– Иди домой.
– Кто сказал?
– не поверил Серёга, хотя он и знал паренька с самой честной его стороны.
– Не до тебя теперь, - ответил, едва не плача, тот.
– А что случилось?
– Брежнев умер.
Невероятная весть всколыхнула человеческие массы от Калининграда до Камчатки. По всей огромной стране люди замерли у телевизоров, слушая те же самые простые слова, что и Борискин, но смысл их, трагический и ясный, не доходил до большинства из них. И не удивительно — ведь выросло целое поколение, не помнящее никого другого, кроме Леонида Ильича. Когда снимали Хрущёва, Серёга, например, находился в том блаженном возрасте, когда ему позволялось безнаказанно портить полезные предметы.
Волна горя покатилась дальше, пересекла границу и затопила загнивающий Запад, повергнув его население в шок. В Южной Америке объявили часовой мораторий на производство героина. В Африке проснулся вулкан на озере Титикака. В странах социалистического лагеря слышались стоны и скрежет зубов.
Убитая катастрофой пионерка Зина из далекого Кучково написала такие стихи:
У меня перед глазами
зал Кремлевского дворца.
Возлегает перед нами
человек с душой бойца.
Человек партийной чести,
он не раз бывал в бою
и вошёл со мною вместе
в биографию мою.
Мы дышали каждым словом.
Был доклад его таков,
что слетались, словно совы,
люди всех материков,
люди разных поколений,
всех народов, наций, рас...
Был бы жив товарищ Ленин,
он бы плакал вместо нас!
Общага напоминала муравейник во время нашествия юннатов. Студенты метались по коридорам и взахлёб пересказывали друг другу содержание последних новостей — наверное, рассчитывали найти кого-нибудь, кто только что выбрался из бомбоубежища. В затхлом воздухе коридоров висела откровенная паника, заставляя учащённо биться сердца и делая потными ладони.
Молодёжь сбивалась в кучи, строила предположения и порождала слухи. Кому-то казалось, что нужно написать коллективное письмо в ЦК с соболезнованиями, кто-то видел выход в немедленном общем собрании в «красном уголке». Практически настроенные люди заперли на ключ свои чемоданы и надели по двое джинсов, что бы их ненароком не упёрли, пользуясь возникшим хаосом.
По небу бродили хмурые тучи, готовые в любую минуты извергнуть из себя осадки, а может, и огонь.
– Что теперь будет?! – в отчаянье воскликнула Юля.