Уроки покаяния по библейским сказаниям
Шрифт:
Затем неизбежно овладевает им разочарование, уныние, тоска, томительное чувство пустоты душевной. В этом состоянии он делается легкой добычей диавола. Князь мира сего порабощает своей тяжелой власти грешную душу, свергшую с себя спасительные узы покорности Господу, и заставляет ее пасти свиней, то есть подвергает ее крайнему позору и уничижению, о силе которого можно судить по сравнению с положением иудея, имеющего отвращение к свиньям и, однако ж, силой принужденного пасти их. В чем же состоит этот позор и уничижение грешника, попавшего в диавольские сети? В том, что он, утратив совершенно духовную свободу, продолжает питать чувственные скотские похоти даже тогда, когда сам чувствует их гнусность и проклинает их. Вдобавок, его презирают подобные ему грешники.
Таково бедственное положение, до которого может довести человека грех. Из этого положения возможны два исхода: или отчаяние и вечная погибель, или обращение к Богу. Во второй половине Евангельской притчи изображается исход последнего рода. Заблудший сын крайностью своего положения приведен был к раскаянию, — пришел в себя, вспомнил, сколько наемников у отца его живут в довольстве, тогда как он, родной его сын, гибнет от голода, и решился возвратиться к отцу, исповедать перед ним свою вину и проситься в наемники к нему, ибо не достоин уже называться его сыном.
Пример обращения заблудшего сына достоин подражания для каждого грешника. Подражающие заблудшему сыну в грехах пусть подражают ему и в покаянии. Уже то одно, что грех не дает душе мира и покоя, как не нашел мира и счастья заблудший сын в распущенной жизни, должно возбуждать в грешнике отвращение ко греху, а возбужденное отвращение, как оно возбуждено в заблудшем сыне, должно расположить его к решимости сойти с пути, которым до сих пор шел. Пусть никто из идущих этим путем не говорит: я пропащий человек, я слишком далеко зашел по пути греха, мне поздно каяться, мне одна дорога — в ад. Только для диавола и ангелов его, в продолжение тысячелетий укоренившихся во зле и в ненависти к Богу, невозможно покаяние. Человек, пока жив, пока Бог терпит его грехам, не исхищая его из среды живых, всегда может обратиться к Нему, всегда может остановиться на пути погибельном. Пусть только он, подобно заблудшему сыну, придет в себя, трезво рассмотрит и обсудит свое жалкое нравственное положение и поймет, что если не покается, ему остается только погибнуть; пусть сжалится над собой и для укрепления в себе покаянного расположения пусть вспомнит об Отце Небесном и неизречимой Его благости ко всем людям, особенно к верующим во Христа, пролившего за них кровь Свою, сущим в Святой Его Церкви, хотя бы последние служили Ему не с чистой сыновней любовью, а из одной надежды на воздаяние (наемники).
Дав место в своей душе этим спасительным размышлениям, пусть он не откладывает своего обращения и тотчас же приступит к Отцу Небесному со смиренным исповеданием своей вины и недостоинства, пусть скажет Ему: согрешил я, Отец Небесный, на Небо и пред Тобою своеволием и неблагодарностью. Видишь, как я жалок и окаянен. Богатство даров Твоих я расточил в блуде, — в жизни беспутной. Она приземлила мой ум, помышляющий только об одних плотских и земных предметах, притупила во мне чувствительность к духовным радостям и скорбям, расслабила мою волю, помрачила мою совесть; расстроила телесное здоровье. Я стал пуст плодов благочестивых. Вместо благочестия, страха и любви к Тебе в сердце моем водворилось нечестие, богозабвение. Только теперь начинаю вспоминать о Тебе. Но это воспоминание, это размышление о Тебе покуда бесплодно, — я начинаю обращаться к Тебе одними мыслями, но дел или плодов покаяния еще не имею. Один голод душевный, одно невыносимое ощущение душевной пустоты и томления, оставленного во мне плотоугодием, привело меня к Тебе. В этом состоянии, в состоянии духовной алчбы (алчен), взываю к Тебе: Отче щедрот, поспеши ко мне, как отец поспешил навстречу заблудшему сыну, и умилосердись надо мною.
Так должен начать свое обращение каждый грешник, подобный заблудшему сыну, и милосердный Господь, не желающий смерти грешника, но его обращения и спасения, не прогонит приходящего к Нему с верой и покаянием, но примет его с любовью, как принял блудного сына отец. Он заключит кающегося в Свои Отеческие объятия и покажет ему самые трогательные знаки благоволения к нему. Грешник утратил дары благодати, полученные им в Таинствах. Отец Небесный через служителя Таинств возвратит их ему: через Таинство Покаяния, как через второе крещение, возвратить кающемуся утраченную им после первого крещения сыновнюю одежду оправдания Христова; обновит в нем обручение Святого Духа (см.: 2 Кор. 1, 22), положенное в сердце его в Таинстве Миропомазания, но грешником пренебреженное, и укрепит стопы его к твердому хождению по пути заповедей. В Таинстве Причащения напитает Его Телом и Кровью Божественного Агнца, закланного за грехи мира.
И будет тогда радость о помилованном грешнике на небе и у истинных христиан на земле. Ее не разделяют только фарисеи, гордые мнимой своей праведностью и недовольные прощающей и милующей грешников любовью Отца Небесного.
Глава 71
Милосердный самарянин
В разбойники впадый аз есмь помышленьми моими (устремились на меня помыслы, как разбойники), весь от них уязвихся ныне, исполнихся ран, но Сам ми представ, Христе Спасе, исцели.
Священник, мя предвидев (заметив) мимоиде, и левит, видев в лютых (в беде) нага, презре: но из Марии возсиявый Иисусе, Ты, представ, ущедри (умилосердись) мя.
Гноение, Спасе, исцели смиренныя моея души, едине Врачу: пластырь мне наложи, и елей, и вино, дела покаяния, умиление со слезами.
(Лк. 10, 30–37)
В основе этих покаянных стихов лежит Евангельская притча о милосердом самарянине. В этой притче дан ответ одному законнику на его вопрос: кто ближний мой? Иудеи признавали ближними только единоземцев и единоверцев; прочих они чуждались и презирали. Особенно они гнушались самарянами, хотя между самарянами были люди достойные уважения и сочувствия по их нравственным качествам. Таковым именно является самарянин в притче Спасителя. Один путник шел из Иерусалима в Иерихон. На дороге на него напали разбойники, ограбили его, изранили и оставили еле живым. Священник и левит, служители Бога Израилева, проходившие той же дорогой, заметили его, но прошли мимо, не подав ему помощи. Помощь оказал ему самарянин, проезжавший той же дорогой. Заметив его, он пренебрег опасностью нападения разбойников, остановился, подошел к несчастному, перевязал ему раны, возливая на них масло и вино, потом посадил его на своего осла, привез в гостиницу и стал ухаживать за ним. На другой день, отъезжая, поручил попечение о больном хозяину гостиницы, оставил ему на необходимые издержки деньги и сказал: «Если больше издержишь, я отдам тебе, когда возвращусь».
Законник, выслушав притчу, должен был согласиться, что милосердый самарянин более заслуживает имени ближнего, чем двое иудеев, и при том не простых иудеев, а служителей храма, не принявших участия в несчастном, ограбленном и изувеченном разбойниками. Таков ближайший смысл притчи. Но она имеет и другой, высший смысл: именно в ней изображается жалкое состояние падшего человека и искупление его через Иисуса Христа.
Человек, идущий из Иерусалима в Иерихон, — это грешник, осужденный по изгнании из Рая на бедственное странствование в земной юдоли. Жизнь его вне Рая, где он, если бы оставался верен Богу, вечно мог бы блаженствовать, стала походить на путь из Иерусалима в Иерихон. На сем пути сторожат путешественника разбойники. И каждый грешник, удаленный от райской жизни, должен исповедать: «Как разбойники, устремились на меня помыслы». Бог создал человека правым, но люди взыскали помыслов многих (см.: Еккл. 7, 30). Правота человека состояла в том, что истинное свое благо поставляя единственно в общении с Богом, он стремился к этому общению всеми силами души, прилепляясь к Нему верой, надеждой и любовью. Но от этого общения с Богом отвлекли его помыслы многие. Бог перестал быть средоточием его мыслей и стремлений. В душе его возобладала мысль, нельзя ли помимо Бога найти источник блаженства. От богоугождения он обратился к самоугодию. Из самоугодия возникли плотоугодие, пристрастие к земным стяжаниям, гордость. Мысль человека рассеялась по множеству земных предметов, ища в них пищи для самоугодия. Но ничто земное не может насытить душу, созданную для общения с Богом. Вне этого общения для нее не может быть мира, довольства и счастья. Боримая и терзаемая страстными помыслами, словно разбойниками, она испытывает от них не менее острую боль, как от телесных ран, нанесенных разбойниками. Чувство пустоты душевной, сопутствующей удовлетворению страсти, жажда новых греховных ощущений, тревоги совести, душевная боль, чувствуемая каждый раз от сторонних вразумлений и обличений, озлобление против обличителей, прикасающихся к больному месту, к зияющим греховным язвам, — все это отравляет жизнь грешника, но вместе с тем располагает к покаянию.
«Несть мира в костех моих от лица грех моих. Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего» (см.: Пс. 37, 4–6). Эту исповедь вслед за кающимся Давидом должен повторять каждый грешник, с ног до головы покрытый ранами греховными. Подобно Давиду, он должен восчувствовать гнусность и зловонность их и поискать исцеления их, если не хочет погибнуть от них. Где же он найдет желаемое исцеление? В одном Христе.
Священник и левит прошли мимо избитого разбойниками, оставив его без помощи. Это значило, что данные через Моисея нравственные и обрядовые законы, служителями которых были ветхозаветные священники и левиты, не могли исцелить и спасти грешника. Закон Моисея был только руководителем к вере во Христа. Нравственные заповеди этого закона служили только к познанию греха, возбуждали сознание виновности пред Господом, чувство бессилия в борьбе с грехом и нужды в божественной благодатной помощи. В этом их главное назначение. Жертвы, предписанные законом обрядовым, сами по себе тоже не были спасительны, — они только предуказывали Христову жертву, воспитывали веру в ее искупительную силу. Невинные животные, приносившиеся в жертву за вину человека, предызображали Агнца, непорочного и пречистого Христа, пролившего Свою кровь за порочных и нечестивых. Верой в Него и спасались все ветхозаветные праведники. Их руководил ко Христу не только закон Моисеев, но и пророки. Пророческие откровения были отрадным светильником, сиявшим для них в темном месте и оживлявшим в них чаяние Христа, пока наконец из Марии Девы не воссиял в лице Иисуса полный свет истины и спасения. Христос сделал для спасения грешника подобное тому, что сделал милосердый самарянин для ограбленного и избитого разбойниками. С милосердием и состраданием самарянина Он послужил исцелению грешника, не возгнушался его греховных ран и нечистоты, но омыл их Своей Пречистой Кровью и умягчил благодатью Святого Духа (елей — образ благодати Святого Духа), открыл ему в Своей Церкви, как бы в гостинице, убежище и покой и, отходя с пречистой Своей плотью от земли на небо, поручил его попечению пастырей Церкви, от которых во второе Свое Пришествие потребует отчет в том, как они воспользовались дарованным им полномочием и силами для врачевания душ, и за усердие воздаст им наследием Царства Небесного.
Таково безмерное милосердие к грешникам небесного самарянина, явленное в Его и всех подвигах для их спасения, подъятых Им в земной Его жизни. Его милосердие неизменно и до скончания века будет изливаться на всякого грешника. Грешнику остается только прибегнуть к Его милосердию, чтобы получить от Него исцеление. Для сего пусть грешник прежде всего сознает свою духовную болезнь, восчувствует опасность своего духовного состояния, возгнушается своими греховными язвами, нанесенными ему разбойниками, то есть злыми помыслами; пусть поймет нужду в духовном врачевании, а потом смиренно воззовет ко Христу, единому Врачу душ и телес: «Душа моя покрыта гнойными язвами, — я сам чувствую омерзение к греховному смраду. Приникни ко мне, единый Врачу, Своей исцеляющей благодатью и очисти ею душу мою от греховной нечистоты и смрада. Наложи на нее пластырь, вытягивающий гноение и затягивающий раны, — то есть даруй моей истощенной грехом природе силу постепенно освобождаться от них и заглаждать их делами покаяния». Но для полноты покаяния потребны не одни внешние дела, одно внешнее воздержание от прежних грехов; потребно еще внутреннее покаянное настроение, сердечное умиление или сокрушение, скорбь и слезы о грехах, — так чтобы дела, внешние подвиги покаяния были плодом, проявлением господствующего в душе настроения. Если от сердца исходят помышления злые и слова и дела преступные, то от сердца же, как от корня, должна исходить ревность к исправлению и благоустроению внешнего поведения. Но как достигнуть сердечного умиления и скорби о грехах? С нашей стороны к сему потребно удаление от мирской суеты, самоиспытание, размышление о смерти, о Страшном Суде и геенне, также о многообразных и бесчисленных милостях к нам Господа, и заботливость об очищении сердца от пристрастия к земным благам и удовольствиям. Но больше всего для пробуждения и поддержания в нас сердечного умиления и слез нужна благодать Божия. Поэтому взывай, грешная душа, к Источнику благодати: «Ни слез, ниже умиления имам; Сам ми, Спасе, сия даруй». Умиление и слезы — то же, что и вино и елей на раны. Вино, возлитое на них, производит острое ощущение боли; елей умягчает ее. Даруй же мне, Господи, живо чувствовать душевную боль при мысли о грехах и вместе излей утешение в мое скорбящее о грехах сердце, чтобы мне не изнемочь под тяжестью этой скорби и не впасть в уныние и отчаяние.